А.И. Новиков. Записки земского начальника, Санкт-Петербург, 1899

страницы:

1 - 20, 21 - 40, 41 - 60, 61 - 80, 81 - 100, 101 - 120, 121 - 140, 141 - 160, 161 - 180, 181 - 200, 201 - 220, 221 - 240

141

С земским начальником автор затрудняется покончить так скоро, а потому говорит о нем урывками.

Начинает он с того, что приписывает мне разные мнения, которых нельзя даже найти между строк, например, будто я полагаю, что деревня во власти какой-то сатанинской силы, будто крестьяне отданы земскому начальнику в крепостную зависимость, которую я предлагаю ослабить обращением на «вы», и т. п.

Мнение самого автора выражено туманно. Сначала он говорит, что закон тут ни причем, что дорог человек, что деревня людей искала и ищет и в мировых посредниках, и в мировых судьях, и в непременных членах, и в земских начальниках и, не находя того, что ищет, ропщет на закон. Далее он говорить, что Иван Иванович, бывший плохим мировым посредником, плохим непременным членом, остался плохим земским начальником.

На мое предложение открыть доступ в деревню людям из университетов, г. Деревенщина соглашается, боясь, однако, что сначала, может быть, будет и лучше, но в конце концов они сбегут и очерствеют. Всякий попадающий в деревню непременно обрастает мохом, как и Иван Иванович, и Петр Сидорович, которых г. Деревенщина видеть без душевной дрожи не может.

Ничего подобного я про земских начальников никогда даже и не слыхал. После такого описания начальства понятны следующие талантливые и страшные строки автора:

«Я не в силах в короткой статье изложить мысли, накопившиеся за долгие годы деревенского одиночества. Но у меня неудержимо вырывается одна: нелепость, ерунда! Вся современная деревенская жизнь — и мужицкая и помещичья — сплошная нелепость и беспросветная ерунда. Эти огромные расстояния без колесных дорог, прорезанные щегольскими железнодорожными насыпями; эти обглоданные дворцы-усадьбы возле соломенных конур, слепившихся в гигантские костры; эта жирная земля, не возвращающая семян; эти допотопные ору-

142

дия, режущие лошадей; эти заморенные лошади и коровы на необъятных лугах; этот набожный, сильный телом народ, 150 дней в году празднующий и пьянствующий; эти церкви, не улучшающие нравов; эти школы, не выучивающие грамоте; эти земства, сколоченные из случайных партий, друг друга ненавидящих; это уединение на унылом просторе полей; этот голод духовный, мало-помалу усугубляющийся голодом физическим; это общее, всех охватившее чувство вражды, эгоизма, страха и над всем носящийся, в порывах ветра приносимый с севера, с юга, с запада и с востока, стон русского пахаря: спасайся, кто может!— разве же это не нелепость, не ерунда, если вспомнить, что Россия — страна самодержавная и земледельческая, а русский человек набожен, способен и вынослив?! Когда корень подгнивает, не сдобровать и пышным ветвям».

При чтении этого невольно пробирает дрожь и возникает сомнение: правда ли это? Увы! всякий живущий в деревне, сознательно любящий деревню чувствует, что автор хотя и сгустил краски, но безусловно прав.

Менее ярко, менее уверенно я говорил то же. Тут возникает вопрос: отчего это? И другой вопрос: чем помочь беде? По-моему, это ужасное состояние деревни происходит от беспросветного мрака деревни и огульного невежества ее с одной стороны, от произвола начальства и неограждения прав (ни личных, ни имущественных) отдельных лиц — с другой. Лечение я предлагаю соответствующее: воспитывать народ (и нас в том числе) и сократить произвол законом и соблюдением его.

Г. Деревенщина, очевидно, в воспитание и в закон не верит. Видно это из отдельных строк, где он касается этого. Так, говоря о старосте, он восклицает: не воспитывать надо старосту, а выбирать между лучшими людьми!

Люди с университетским образованием, как мы видели, по его мнению, не надолго будут хороши. Наконец, мой призыв к воспитанию его даже сердит. «Подите: воспитайтесь

143

сами сначала, г. Новиков, выучитесь уважать старших, закон, выучитесь житейской дисциплине». В чем же я согрешил против закона и дисциплины? В том, что пишу!— в том, что смею печатно обсуждать закон, написанный старшими, когда сам недавно служил и получал жалованье!

В закон и его исполнителей автор тоже не верит; «извольте же выдумать закон, который бы влил цементу в расползшееся по швам здание!» — говорит он. Закон менялся — а люди все те же. С презрением к моему пафосу институтки г. Деревенщина удивляется, что я ищу качеств человека в административной машине. Дайте людей, и все пойдет хорошо! вот его рассуждение: корень подгнивает, закон безразличен, — воспитаньем ничего не достигнешь, нужны люди. А где их взять? — на это ответа не слышим. При этом говорить даже про закон автор не разрешает. Очевидно, глубокий его пессимизм не видит даже возможности просветления. Такое признание со стороны «Гражданина» характерно.

Неужели же с ним согласиться? Неужели, признав зло, замолчать и успокоиться? Неужели поздно?

Говоря про деревню, мы как будто упускаем из виду, что деревней живет все государство. Неужели прочно здание, если фундамент плох? Что значит электрическое освещение столиц, когда в деревне не на что купить керосину?

Когда Рюрик призывался княжить над нами, мы признавались, что земля наша обильна, но порядку в ней нет. То же мы говорим и теперь. Но мировые условия изменились с тех пор. Тогда опасность угрожала культурным нациям со стороны диких. Грубая сила давала перевес числу. Теперь культура возросла, сила — на стороне культуры. Прежде места хватало всем, всякий заботился о себе, теперь всем тесно стало, культурные нации начинают поглощать менее культурные. Не мы зовем Рюрика,— а Рюрик идет к нам в виде немецких, английских, бельгийских компаний. Неужели это не страшно? Неужели мы доживем до того, что и японцы придут?

144

Дикость мужика, происходящая от отсутствия высших культурных элементов,— зло не только уже деревенское, а зло общегосударственное.

Слышим мы, что тише едешь, дальше будешь. При этом говорят нам, что мы подвигаемся вперед. Если и правда это, то мы подвигаемся настолько плохо, что расстояние между нами и другими не только не уменьшается, но увеличивается. Как же тут говорить про тихую езду?

Возьмем Японию и посмотрим, что сделалось с нею в 50 лет. Неужели же и желтая раса нас перегонит?

Уши вянут слышать, что у нас перепроизводство в университетах, в гимназиях, в школах, насажденных земством! Чем же объяснить, что все классы населения ломятся в школы, как не потребностью, сознанною народом? В университетах, в гимназиях мужских и женских, в епархиальных училищах, в городских школах, двухклассных и низших, везде плач перед закрытыми дверями, несмотря на дороговизну воспитания.

Когда говорят у нас про учебные заведения, то спор идет о том, где на 180 миллионов жителей открыть сельскохозяйственный институт, в Воронеже или в Саратове? Что лучше построить в Семипалатинске, гимназию или реальное училище? Сколько в уезде открыть школ, три или пять? Сколько денег отпустить на церковные школы, 350 или 425 тысяч? Очевидно, потребность не удовлетворяется даже пропорционально увеличению населения: мы регрессируем... Пропасть между нами и западом делается больше и больше; если так будет продолжаться, — заполнить ее уже будет невозможно.

Вот где зло. Говорят нам — денег нет. Сравним государство с семьей. Семья живет по средствам; подрастает сын и его отдают в гимназию; бьются из последнего, чтобы вывести его в люди; сокращают другие расходы; изыскивают новые источники доходов. Так должно быть и в государстве. Время давно пришло учить народ, а мы говорим про деньги!

145

Если время пропустить — горе народу! Если убедиться в этом, если сознать эту потребность, то и двести, и триста миллионов найдем. Не пожалеет народ своих копеек, не будет роптать на налоги, если увидит, что копейки его идут на воспитание его же детей.

Вот, г. Деревенщина, где корень зла: в невежестве народа и его начальников. Вот где и лечение зла: в воспитании народа сверху донизу. Мало врачу поставить диагноз болезни: надо найти причину ее и прописать рецепт. Г. Деревенщина зло признает, но о болезни и говорить запрещает. Горе больному с такими докторами!

Закон безразличен — слышим мы — нужны люди. Да ведь законом же устанавливается контроль над этими людьми, если они плохи. Положим, не так важны отдельные статьи закона, поэтому я на них и не останавливался. Важен дух закона и отсутствие контроля. Чем хуже люди, тем более нужно определить законом рамки их деятельности. При отсутствии законности, при произволе, народ не знает, как поступать; плодится насилие, своеволие, притеснение добрых и разнузданность злых, а в конце концов являются недоверие и самосуд. Не столько я и говорил о законе, как о законности. А законность явится, когда сам закон будет положительный, а не шаткий, не двусмысленный...

Не об одном законе 89 года говорю я, а обо всей совокупности законов, касающихся нашей администрации. Законом определите строгую ответственность всех за малейшее неисполнение его, проведите этот принцип в жизнь последовательно, — не толчками, не изменениями той или другой статьи или даже того или другого положения,— а духом всего законодательства, и народ скоро это почувствует... снизу и доверху, и скажет спасибо. И стон: «спасайся, кто может» прекратится.

Еще одно слово: мне и газете, приютившей статьи мои, они ставятся в укор: мне — как бывшему чиновнику, газете — за то, что она печатается под государственным орлом. Именно

146

этот орел, именно наша присяга и заставляет говорить правду открыто. Мои статьи не противоречат консервативному знамени газеты. Только близорукие могут видеть либерализм в проповеди просвещения,— точно культура дается нам не от Бога, точно не есть зарывание таланта — это систематическое гонение просвещения или, по крайней мере, пренебрежение к нему.

 

X LVI . Земство

Я кончил первую часть своих записок, касавшуюся крестьянского управления и самоуправления. По пути приходилось задевать те или другие стороны крестьянской жизни настолько, насколько на них влияют те или другие органы управления.

Теперь перейду к другой части этих записок — разбору деятельности земства в губернии и уезде, — деятельности, так же близко касающейся деревни, как и начальства. Думаю, что и заглавие статей не будет противоречить содержанию их: во-первых, потому, что деятельность земства все более и более стала соприкасаться с деятельностью земского начальника, как, например, в продовольственном деле, школьном деле, в борьбе с холерой и тому подобных; во-вторых, потому, что редкий земский начальник не стремится быть гласным, хотя бы уездного земского собрания, если имеет на то установленный ценз.

В суждениях о земстве мы видим опять ту же страстность, то же разногласие, что и в вопросе о земских начальниках. Одни огульно осуждают все, что делается и предпринимается земством, стараются указывать только на темные страницы земской деятельности, умалчивая о светлых; другие, наоборот, свои симпатии к земству доводят до того, что всякую заслугу одного какого-либо земства готовы распространить чуть ли не на все остальные; и молчат про те земства, которые

147

далеко не исполняют обязанностей, возложенных на них законом, по отношению к населению своего уезда.

Как нужна центральная власть, как нужна администрация, так необходима для правильной государственной жизни и самодеятельность местного общества. Поэтому мне кажется, вечно противопоставлять земство администрации, вечно решать вопрос, что лучше: земство или администрация — большая ошибка. Надо стремиться к тому, чтобы они дополняли друг друга, чтобы работы их вели сообща к одной цели; у нас же — или требуют уничтожения земства и передачи всего (даже хозяйственного управления) в руки чиновников, или, наоборот, хотели бы возложить на земство дела, с которыми оно справиться не может.

Когда земство было у нас впервые призвано к жизни, картина деревенской жизни была очень неприглядна, в отношении удовлетворения самых насущных потребностей. Грамотность была равна нулю, так как нельзя же считать за «нечто» бывшие волостные школы палаты государственных имуществ. На уезд был один врач. Ни для души, ни для тела, ни для благосостояния мужика ничего не делалось. Теперь как-никак, все-таки школа является уже народною потребностью, медицина удесятерилась против прежнего, знахарок меньше, борются с эпизоотиями... Это всё — результаты деятельности земства. Очевидно, самоуправление привлекает многих деятелей, которые иначе были бы в стороне от деревенской жизни: самодеятельность общества принесла плоды не малые!

Если при этом принять во внимание все тормозы, которые встречаются на пути этой самодеятельности, все палки, которые всовываются в колеса земской колесницы, то можно будет оценить еще дороже результаты этой самодеятельности. Вот актив земства. Посмотрим теперь на его пассив.

Возьмем два соседних уезда, в одинаковых жизненных условиях, и сравним деятельность их земств. Увидим, что в одном школьное дело поставлено блестяще: школы излюбленное детище земства; в соседнем школ земских почти

148

нет. В одном медицина привлекает все заботы земских собраний, больниц много, люди легко находят облегчение своих страданий; в другом медицину сельскую считают чуть ли за не излишнюю роскошь... В одном на дороги тратят вчетверо больше, чем в другом. То же и в губернских земствах; одно принимает горячее участие в деле народного образования, другое — предоставляет барахтаться самим уездам.

Ясно из этого, что единства действий у земств нет, что не выработаны еще главные земские положения, что нужно для населения и без чего оно еще может обходиться. Отсутствие этого единства видно во всем: нет даже на Руси общеземского органа, из которого можно бы поучиться, как дело идет у других. Каждая губерния, каждый уезд живет сам по себе, без возможности перенять что-либо у соседа, без возможности что-либо передать. Надо правду сказать, этого единства земств правительство почему-то боится, не позволяя даже съезжаться председателям земских управ. Нет сомнения, что взгляд на земцев, как на конспираторов, пройдет, но пока он существует, он приносит большой вред.

От чего же происходит эта разрозненность во взглядах на потребности народные отдельных земств? Опять-таки от безлюдья... Случайно соберутся несколько человек в уезде, понимающих значение культурной жизни для народа и достаточно влиятельных, чтобы убедить остальных, и двигается дело народного образования. Попадет в гласные купивший землю в уезде известный доктор: собрание его слушает, и медицина развивается. От всевозможных случайностей зависит благоустройство той или другой отрасли земского хозяйства.

Еще досаднее, когда деятельность тормозится извне, — притом по личному произволу отдельных лиц. Известны многие случаи, где позволенное одной губернии оказывалось запрещенным для другой. Видели мы и тот факт, что расход губернского земства в тысячу рублей отменялся губернским по земским делам присутствием, как непосильный для губернии!

Говоря о составе собраний, об управах, мне придется по-

149

дробно касаться этих различных сторон земской жизни. Мы увидим, между прочим, что, с одной стороны, земство далеко не может отвечать всем требованиям, к нему предъявляемым, с другой; — часто не исполняет своих обязанностей по своей собственной вине.

 

X LVII . Земское обложение

Прежде чем говорить о подробностях земской организации и земской жизни, нельзя обойти молчанием главного условия развития земского дела — средств.

Доходы земские разделяются на три части: доходы с земли, с городских недвижимых имуществ и с торговопромышленных заведений. Есть счастливые губернии, где города служат большим источником дохода для земств. Таковы столичные губернии; но большинство губерний, а в особенности уездов, получают с городов гораздо меньше, чем расходуют на эти же города. Еще меньше в центральной России доходы земств с промышленных заведений.

Без большой ошибки можно сказать, что десятая часть земских доходов покрывается городами и торгово-промышленными заведениями, а девять десятых землей.

В этом смысле земство вполне оправдывает свое название.

Все культурные задачи земства: народная медицина, народная школа, дороги — все это живет землей. Получается следующая аномалия: у нас сельскохозяйственный кризис, земля приносит чуть не убыток, а кое-где прямо-таки убыток — и с этой же земли приходится тянуть последние соки на удовлетворение самых настоятельных потребностей. Тут возникает для гласного альтернатива — или обременить лишним налогом землю, кормящую мужика, или лишить этого же мужика помощи в болезни, а его детей оставить такими же дикарями, как и

150

он. Поэтому-то гласный часто не знает, как голосовать: чувствует, что предполагаемый расход необходим и вместе с тем сознает, что он непосилен. Как тут быть? Отсюда и происходит кажущаяся непоследовательность решений земских собраний, различив в их действиях, постоянное впечатление, что они делают дело, но не доделывают его.

Это и есть причина всех нареканий на земство. Одни кричат, что земское обложение слишком обременительно для земли, что земство разоряет народ непосильными расходами. Другие, наоборот, жалуются, что медицина недостаточно близка к народу, что школ мало, что пора подумать о всеобщем обучении, что дороги непроездные. Кто прав из них? Мне кажется, те и другие. И земля слишком обложена, и культурные задачи земства далеко не получили должного разрешения. Но виновато ли тут земство?

Кроме задач прямо земских, на земство же, т. е. на землю, возложены еще различные расходы, — так называемые обязательные, ничего, по-видимому, общего не имеющие с земством. Таковы: содержание арестного дома, квартиры для полиции, разъезды полиции и судебных следователей. Несколько лет тому назад был еще расход на содержание земских начальников, но от них земства избавлены, хотя этими суммами могут распоряжаться только на дорожные сооружения.

Надо думать, что земства будут освобождены и от остальных обязательных расходов, как освобождаются от соответствующих расходов города. Чем скорее это будет, тем, конечно, лучше, — хотя это будет капля в море неудовлетворенных потребностей.

Гораздо труднее разрешить вопрос о разделении обязанностей и расходов городов и земств. Трудно даже сказать, было ли бы это выгодно для земств. Так, городская земская больница, обыкновенно лучшая в уезде, с хирургом, привлекает из уезда больных, которым не может помочь сельская больница, хуже обставленная, с менее образованным врачом. Если бы заставить город иметь свою больницу, то вряд ли это

151

избавило бы и земство от необходимости иметь свою центральную больницу.

Таким же образом и средние учебные заведения нужны для уезда, так же как и для города. Воспитываются в них дети и деревенских жителей; гимназии дают уезду учительниц; наконец, мужику, приезжающему в город на базар, выгоднее иметь дело с более образованным купцом.

Еще более враждебно относятся губернские земства к обязанности удовлетворять потребности губернских городов в медицинском отношении. Как будто обидно держать на счет губернии громадные больницы и дома для душевнобольных, когда города пользуются ими и тем освобождаются от необходимости иметь свои больницы! Но независимо от того, что городские жители все-таки являются земскими плательщиками, больницы эти необходимы и для губерний, играя по отношению к городским ту же роль, какую эти последние играют по отношению к сельским. Таким образом, мне кажется, этот спор земств с городами не имеет достаточных для первых оснований.

Все это я говорю потому, что многими эти расходы чуть ли не выставляются, как одна из причин обеднения земств. Очевидно, не в этом корень зла. Корень зла заключается в том, что неотложные нужды деревни должны покрываться обложением только земли, которая таких расходов не выносит.

Тем не менее, до сих пор земский бюджет везде имеет наклонность возвышаться. Очевидно, удовлетворение культурных нужд населения не может более откладываться. Когда признано будет, что без медицины, а главное, без образования жить нельзя, государству придется помочь земству не только освобождением его от незначительных, сравнительно, обязательных расходов, но более действительным образом, или прямо денежною помощью, например, взятием на себя известного процента тех или других земских расходов, или разрешением земству обкладывать не только землю, но и другие предметы: например, потребляемую в уезде водку, или железные дороги и тому подобное.

152

Поднят вопрос о предельном обложении для земств. Думаю, что сам вопрос этот не должен бы иметь места. Можно ли сказать где-нибудь у нас, что медицина, школы, дороги находятся в таком цветущем состоянии, что и дальнейшее развитие их не необходимо? Всякий скажет, что нет. Назначить же предельное обложение, значило бы поставить точку

в деле только нарождающейся земской школы.

Положим, что было бы признано, что такое-то земство дошло до максимума возможного для него обложения. Что бы вышло? Вышло бы, что земству при возникновении новых насущных потребностей оставалось бы только право ходатайствовать об ассигновании на покрытие их казенных денег. Земство оказалось бы лишенным всякой самостоятельности, столь дорогой в земском деле.

Поэтому-то и желательно применение принципа, про который я только что говорил, что высшая единица приходит низшей на помощь тем, что берет на себя часть известного расхода. Некоторые земства применяют его по отношению к крестьянам: «если вы дадите столько-то на школу, то мы прибавим столько-то». Положим, правительство то же сказало бы и земству: «свыше известной нормы мы вам заплатим половину ваших расходов на медицину и на народное образование». Земство не лишилось бы права быть хозяином в своем деле и тем не менее не могло бы слишком злоупотреблять этим даром, так как всякий казенный рубль получался бы только при условии расходования своего рубля.

Другого рода злоупотреблений тоже не могло бы быть, так как при весьма достаточном контроле правительства, есть еще контроль общественный. Не надо забывать, что грехи и даже ошибки земства не замазываются, а наоборот, раздуваются.

153

X LVIII . Земские гласные

Как землевладение делится на крестьянское и на частное, так и гласные по старому положению делились на гласных от крестьян и от землевладельцев. Новый устав ввел выборы по сословиям и определил число гласных отдельно от крестьян, от дворян и от землевладельцев прочих сословий. Громадный численный перевес — на стороне дворян. Наименьшее число мест предоставлено гласным от землевладельцев не-дворян. Число крестьянских гласных значительно сокращено. Тут мы встречаемся с аномалией, представляющей, по моему мнению, большую несправедливость.

В земстве,— учреждении всесословном, облагающем одновременно все земли в уезде, — представительство не по числу десятин, находящихся во владении тех или других собственников, а по числу заранее и произвольно определенному законом. Число гласных от крестьян не более 10 — 12 при 10 — 25 гласных от дворян, хотя бы крестьяне владели в

уезде вдвое большим числом десятин, чем дворяне. Таким же образом, будь хоть половина частновладельческой земли в руках не-дворян, — все число их представителей будет 4 против 20 дворян. Таким образом, земство продолжает быть всесословным, в земском же собрании — подавляющее число дворян.

Я не стану говорить о выборах на избирательных съездах дворян и землевладельцев, как не представляющих особого интереса, на выборе же гласных от крестьян стоит остановиться.

Каждая волость выбирает по одному кандидату в гласные. Из этих кандидатов определенное число утверждается в звании гласного губернатором. Таким образом, гласные изби-

154

раются не крестьянами, а губернатором из числа намеченных крестьянами кандидатов.

Посмотрим же, как это производится. Губернатор, получив список кандидатов, не имеет, конечно, никаких данных, чтобы выбрать одного предпочтительно перед другим. Ему, конечно, нужно обратиться к кому-нибудь, кто бы ему рекомендовал лучших людей: естественно, в большинстве случаев обратиться к предводителю. Предводитель тоже не знает, на ком остановиться и вынужден просить рекомендации земского начальника. Можно ли при этом сказать, что выборы гласных падают на тех, которых бы желали иметь гласными сами крестьяне.

Мне доподлинно известны факты, что таким порядком не попадали в гласные такие из крестьян, которые составили бы красу земского собрания. Припомним при этом, что в члены управы из крестьян могут попасть только гласные. Понятно, что не всегда пройдут на эту должность самые достойные из крестьян — люди, которых бы собрание и желало ввести в состав управы, но которых не видит среди гласных. Гораздо лучше было бы, если бы крестьянами избирались не кандидаты в гласные, а прямо-таки гласные. Достигалось бы это лучше, если бы два-три волостных схода собирались вместе для выбора одного гласного. Тогда мы бы видели гласными именно тех, кого бы пожелали избрать сами крестьяне.

Во избежание давления земских начальников на сходе при выборе гласных, им запрещено присутствовать на этих выборах, происходящих под председательством старшины. Точно влияния старшины недостаточно, чтобы прошел хоть или другой! К этим выборам крестьяне относятся довольно безучастно: должность гласного неплатная, да и незаметно влияние отдельного гласного; очень часто в гласные попадают сами старшины, если того пожелают.

Это — явление уже прямо нежелательное и возбудившее много толков в земских собраниях и в печати. Вообще, присутствие земского начальника и крестьянина из его участка в одном

155

и том же собрании очевидно заставить последнего сообразовать свое голосование с мнением земского начальника, что неизбежно при громадной власти земского начальника над крестьянами его участка. Тут ненужно даже видимого давления его на крестьянина — нет, делается это само собою. Тем более проявляется это влияние начальника на гласного-старшину.

Некоторые земства предлагали, чтобы земских начальников не допускать в гласные. Думаю, что это немыслимо. В земские начальники должны попадать лучшие люди; лучшие люди должны быть и в земских собраниях. Не столько же у нас лучших людей, чтобы сделать эти должности несовместимыми?!

Все, что можно бы сделать в этом случае, это — запретить совместительство звания гласного с должностью старшины. Это — вещь возможная и справедливая. Гласным же от крестьян желательно бы дать некоторые особые права, как, например, освободить их от возможности всяких административных наказаний. Но это неважно при значении земского начальника во всяких делах крестьянских, независимо от штрафа и ареста.

Тот же недостаток — только еще в большей степени — был и в прежнем земстве. Предводитель был председателем крестьянского присутствия, председатель управы членом его; в числе гласных большинство было писарей и старшин. Понятно, что они часто стеной вставали или сидели, глядя по тому, как голосовал предводитель или председатель управы.

Гласные из крестьян будут свободно голосовать только тогда, когда ни на службе, ни иначе не будут зависеть от других гласных. А это возможно только при полной определенности, основанной на законе, административной власти местных крестьянских начальников.

Все, что я говорил до сих пор, относится до уездных собраний. В губернские гласные попадают почти исключительно дворяне. Продолжительность губернских собраний и расходы, сопряженные с поездкой в губернский город и с

156

жизнью там, делают то, что в губернские гласные крестьянину идти невозможно. Понятно поэтому, что иногда затрудняются найти должное число губернских гласных в уездном собрании, и потому приходится подолгу упрашивать людей взять на себя эту обузу. Далеко мы еще не привыкли смотреть на исполнение таких бесплатных обязанностей, как обязанность гласного, как на наш долг по отношению к обществу!

Чем, если не равнодушием гласных к своим обязанностям, объяснить следующее явление? Раз в три года происходят выборы управы. В это собрание можно увидеть чуть ли не всех гласных; только крайность задерживает их от удовольствия участвовать на выборах и катать шарики. Остальные два года трехлетия часто с трудом набираются законные две трети, а еще с большим трудом удерживаются явившиеся до конца собрания. Бывает, что собрание расходится, не закончив дела, причем после приходится назначать экстренные собрания.

Из этого, очевидно, следует, что многие гласные относятся к делу халатно и интерес собрания видят не в обсуждении нужд уезда, а в том, чтобы поддержать при выборах приятеля или положить черняк врагу. Такие личные отношения много вредят земскому делу.

 

XLIX . Уездная земская управа

В члены и председатели уездной земской управы могут попадать только землевладельцы, имеющие непосредственное право голоса на избирательных съездах, т. е. лица, владеющие значительным имущественным цензом. Из крестьян в члены управы могут попадать только некоторые гласные, доступ же в председатели управы для них новым положением закрыт. Жалованье управа получает обыкновенно очень

157

маленькое; в редких уездах председатель получает более 2000 рублей, а члены более 1000 рублей каждый.

Естественно, что землевладелец не настолько будет привлечен этой тысячью рублей, чтобы вполне отдаться земству, забыв про свои личные хозяйственные дела. На это жалованье, а следовательно и на земскую службу, он смотрит, как на подспорье и занимается земским делом настолько мало, насколько считает возможным, не рискуя потерять место.

Тысяча рублей гораздо дороже для члена управы — крестьянина, но мы видели, как ему трудно попасть в гласные. Если крестьянин довольно развит, чтобы быть хорошим членом управы, что очень редко, то он и в другом месте заслужит эту сумму, всякое же место прочнее земского, по выборам: так легко не попасть в гласные в следующее трехлетие! Поэтому, когда крестьяне и попадают в управу, то они являются слепым орудием, чуть не рассыльными председателя. Желательно же, чтобы управа действительно была учреждением коллегиальным, не по названию только, но и по действительному обсуждению каждого вопроса всем составом ее...

Многие думают, что лучше будет состав управы, если назначить членам больше жалованье, положим,— две тысячи. Думал и я так. Теперь же убедился, что это горю не поможет, потому что самый факт, что член управы — местный землевладелец, всегда заставит его заботиться о своем имении в ущерб земскому делу. Поэтому некоторые земства додумались до того, что приглашают в помощь управе особо нанятых интеллигентных людей. Не будучи связаны личным хозяйством, они живут в уездном городе и всегда готовы разъезжать, сколько потребуется. Да и дело они делают во всяком случае не хуже, чем члены управы, если они хорошо выбраны, а выбор таких лиц не стеснен никакими узаконениями.

Вообще отсутствие в деревне людей ведет к тому, что на многих служащих в земстве, кроме их прямых обязанностей, взваливается еще постоянно масса других дел, ничего

158

с их специальностью общего не имеющих. Так, всякий участковый врач должен вместе с лечением народа заниматься большим больничным хозяйством, летом — ремонтом зданий; а то мы видим врачей и учителей в голодный год продающими населению муку по заготовительной цене, ветеринарного врача — заведывающим книжным складом, статистиков, занимающимися писанием докладов земскому собранию.

Очевидно, земству нужны силы, которых у него самого нет. В особенности ощутителен этот недостаток во время народных бедствий, как голод и эпидемии.

Этот недостаток людей тем более бывает заметен, чем ближе познакомишься с земским хозяйством. Ведь вести хозяйство десятков школ, ремонтировать их каждое лето — дело громадное, а кто им занимается? Попечители школьные, в громадном большинстве случаев, выбираются только, чтобы закон был исполнен, в действительности же часто только числятся, а то и мешают делу. Дорожные сооружения, хотя небольшие, считаются сотнями. Где за ними следить трем членам управы? Такая масса дел, при отсутствии у нас хороших специалистов, ведет к тому, что всем этим часто никто не занимается, и земское собрание с этим положением мирится. Члены же управы ограничиваются делами, по преимуществу бумажными, дознаниями, оценками промышленных заведений, разбором жалоб и т. п.

Если к этому прибавить, что управа завалена всевозможными требованиями отчетов по разным формам и имеет в виду запутанность законов, например, о продовольствии,— физически неисполнимых не только для трех, но и для тринадцати членов управы без ущерба для дела, — то мы объясним себе все промахи земства, которых, по правде сказать, и не перечтешь!

Причин тому две: первая — отсутствие техников, поражающее и доходящее до того, что плана не добудешь чуть не годами, вторая — полное равнодушие общества к его же общественному делу и неподготовленность его к работе.

159

Хочу обратить внимание на одно существенное затруднение, встречаемое в деятельности управы. По старому положению, председатель управы был членом крестьянского присутствия: он ездил по волостным правлениям, и перед ним так же трепетали старшины, как и перед непременным членом и другими членами присутствия. Теперь он, хотя и член административного заседания съезда, но не имеет прежней власти:

его роль в съезде — чисто консультативная. Поэтому волостное правление далеко не считает себя обязанным содействовать управе, как прежде, и часто ограничивается отпиской. Не бывает этого только, если земский начальник очень горячо симпатизирует земским начинаниям и сам наблюдает за исполнительностью волостного правления. Если же земский начальник земству не симпатизирует или же не в ладах с председателем управы, то управа так-таки ничего и не добьется от правления.

Очень заметно это бывает в школьном деле. Как добиться управе, чтобы по школе все было исправно? Положим, старшина по закону обязан содействовать школьному делу; но часто он этого не исполняет. Если при этом и земский начальник относится к школе безучастно, а тем более — враждебно, то управа и не добьется ничего. Заметно это и в продовольственном деле. Еще вопрос: может ли член управы приказать собрать сход и поговорить с ним?

Что остается делать управе в случаях отсутствия всякого содействия или даже в случаях противодействия старшин? Жаловаться на них, т.е. просить помощи земских начальников? Так они и делают. Ну, а если и земский начальник не хочет ей помочь? Тогда ничего не поделаешь! Ведь не жаловаться же губернатору? Остается упрашивать и пускать в ход дипломатию...

Содействие управам со стороны старшин и земских начальников должно бы быть обеспечено яснее законом, причем управа должна бы иметь право командировать своих членов для дознаний в волостные правления по земским

160

делам. Допускать же в таких важных делах отписки или предоставлять их личным отношениям начальств между собой — гибельно для дела.

 

L . Губернское земство

Характер губернского земского собрания совершенно иной, чем уездного. В уездном собрании решения часто принимаются случайно, глядя по составу собрания. Трудно бывает проследить в какой-нибудь отрасли хозяйства руководящую нить: меньше людей, основательно знающих дело. В губернском собрании есть, конечно, вопросы, далеко еще не вполне уясненные, но по некоторым есть уже прочно утвердившиеся земские традиции: много гласных, всецело преданных делу и зорко следящих, чтобы основные положения земской жизни не колебались! Заметны меньшая торопливость, лучшая разработка вопросов, большая последовательность.

Не говоря о деле страховом и продовольственном, — на обложение не влияющих и всецело сосредоточенных в руках губернского земства, — главным расходом уездного земства является поддержание богоугодных заведений. Этот расход имеет свойство неудержимо увеличиваться. Как ни убеждает себя гласный из отдаленного уезда, что не в интересах его избирателей чрезмерное увеличение центральной больницы, но в собрании трудно голосовать против расхода, раз гласного убедили в его необходимости. Конечно, роскошь — операционная чуть ли не такая, как в московских клиниках, но как ее не устроить, раз вам управа и врачи говорят, что операционная понизит процент смертности? Как не построить нового корпуса на сто душевнобольных, когда вы видите, что при существующих 500 койках — теснота страшная, больные спят на полу, друг друга раздражают, увеличивается смертность от чахотки?