А.И. Новиков. Записки земского начальника, Санкт-Петербург, 1899

страницы:

1 - 20, 21 - 40, 41 - 60, 61 - 80, 81 - 100, 101 - 120, 121 - 140, 141 - 160, 161 - 180, 181 - 200, 201 - 220, 221 - 240

ЗАПИСКИ ЗЕМСКАГО НАЧАЛЬНИКА

  Александра Новикова

  С.-ПЕТЕРБУРГ

Типография М.М. Стасюлевича, Вас. остр., 5 лин, 28

1899

0ГЛАВЛЕНИЕ

 

1

I. Вступление

Последние годы в газетах различных лагерей идут постоянно споры,— с обеих, мне кажется, сторон пристрастные,— о пользе или вреде, принесенных нашей деревне введением института земских начальников. Упорядочение участка, последовавшее от энергичных и умелых настояний какого-нибудь земского начальника, служить часто для иных поводом к восхвалению самого института; рядом с этим внезапно появляется в противоположном лагере огульное осуждение института, вызванное каким-нибудь известием о безобразных действиях отдельного лица. Думаю, что и тот, и другой вывод грешат односторонностью. Объективного взгляда мне не приходилось встречать в нашей полемической литературе.

Между тем, более чем когда-либо, такое отношение к делу было бы желательно. Оканчивает свои работы комиссия по пересмотру судебных уставов, работает усиленно комиссия по пересмотру крестьянского положения.

В разработке этих вопросов, величайшей для России важности, печать мало участвует, а между тем такое участие необходимо. Пробыв около 7 лет земским начальником, я чувствую потребность поделиться тем запасом практических сведений из жизни сельского населения, который накопился в этот период времени. Поступив по призыву Царскому в

2

земские начальники, единственно из желания принести пользу, и прослужив столько лет, сколько мне представлялось возможным, смею надеяться, что опыт мой достаточен, чтобы дать мне право высказаться; объективным же я старался быть за все время моей службы. С другой стороны, постоянные разговоры с крестьянами и близость к ним, вызванная самою службою, дали мне достаточное знакомство с бытом их, чтобы записки мои не были голословными.

Приехав в деревню с предвзятою мыслью «подтянуть» мужика, я вышел из земских начальников с глубоким убеждением, что подтягиванием ничего не добьешься, и что народ нуждается не в подтягивании, а в воспитании — задача, увы, гораздо более трудная, чем подтягивание! Увидал что-либо плохое — «запрети», «поругай», «накажи», «посади», «посеки» — вот суть подтягивания, но ведь мы забываем, что этими путями народ уже столетиями у нас исправляется, а мы все чем-то недовольны, все кажется мало «подтягиваем». Одним из сильных аргументов защитников этой системы служит часто повторяемое мнение: хорошие мужики — старики (хорошие мужики у нас почему-то всегда являются в образе стариков), сами всегда просят строгости: «потому, мол, без строгости нельзя, надо нас, дураков, учить, — без «учебы» вишь что стало!» Поистине странный аргумент: уж не спрашивать ли у детей, какие приемы воспитания наиболее целесообразны?

Общие жалобы на неустройство деревни, на бедность мужика, на его дикость, на плохое сельское и волостное начальство, на кулаков, — все это имеет один корень: это — столетняя привычка к подтягиванию без малейшей самодеятельности со стороны мужиков... Происходит это — с одной стороны вследствие крайней невежественности их, с другой — вследствие сотнями лет приобретенного убеждения, что его дело решается не по непреложному закону, а по произволу начальства, будь то староста, старшина, земский, исправник, губернатор. Школа, — школа серьезная, повсеместная, обязательная,

3

быть может, которая нам даст со временем поколения, способные к самодеятельности, и вера в закон, а, следовательно, взгляд на начальника, как на строжайшего блюстителя этою закона, — вот те единственные воспитательные для народа средства, которые могут быть плодотворны. О школе я говорить не буду, так как, кажется, и в обществе и в правительственных сферах число ее принципиальных противников уменьшается, вера в неё растет и в народе,— и может быть близится к разрешению вопрос о средствах. Много отрадных явлений приходится нам видеть в этом отношении и не должны мы терять надежды быть сами свидетелями сильного движения вперед в этом направлении. Остается второе: отсутствие произвола. Увы! в этом отношении в деревне мы много улучшения не видим: при земских начальниках, как и при крестьянских присутствиях и при мировых посредниках положение сельского начальства одинаково шатко, неуверенность у крестьянина в исходе любого дела одинаково велика. Несмотря на развитие школы, в этом отношении никакого улучшения незаметно, не только в законодательстве, но даже в общественном мнении. Позволяю себе держаться этой путеводной нити в своих записках. Говоря о разных сторонах крестьянской жизни, мы натолкнемся на много других потребностей народа, но это, повторяю, главное наше зло, и убедить в этом читателя моя главная цель.

  II . О народном невежестве

С какими случаями в крестьянской жизни ни приходится встречаться земскому начальнику, против какого зла ни приходится бороться, каждый раз убеждаешься, что главный враг русского крестьянина—невежество; каждый раз другого выхода не видишь, как хорошая школа. Школа должна улуч-

4

шить семейные отношения, упорядочить общественные управления, урегулировать отношения нанимателя к рабочему; только при школе мы можем надеяться на уменьшение сельских пожаров, на уменьшение смертности, на улучшение сельского хозяйства; школа — тот главный доктор, который один может спасти наш народ и от нравственного падения, и от экономического разорения. Предчувствуют это давно лучшие люди; последние десятилетия это убеждение сделалось достоянием общественного мнения; ныне, по милости Божией, оно переходить в сознание народное.

Все только что сказанное мною не есть преувеличение, а безусловная истина. Большинство дел, с которыми приходится ведаться, — это дела семейные, увы! самые неразрешимые: вечные жалобы слабых против сильных, стариков против взрослых сыновей, жен против мужей, — все они имеют один корень — невежество и грубость: как ни религиозен наш народ, но Христовой любви в нем мало. Некоторым это покажется парадоксальным, но в действительности это так: даже подавание милостыни обратилось у народа в исполнение обряда — идет нищий или прохожий, собирающий на храм, русский крестьянин ему подает потому, что подавать нищим и на храмы велено, но чтобы крестьянин от души пожалел бедного хотя бы соседа, помог ему более существенным образом, чем краюхой хлеба — это встречается, к сожалению, лишь как исключение. Если погорельцу едут за избой, то это опять-таки не что иное, как добрый обычай, к тому же испорченный тем, что часто количество требуемой с погорельца водки превосходить стоимость перевозки леса. Два пережитых мною голода, холера — все привело меня к этому грустному убеждению.

Знает мужик, что нужно делать добро и делает его настолько, чтобы самому незаметно было, — но поделиться последним или даже нужным, скажу более, избытком — нет.

Если он дает взаймы, то почти всегда с целью барыша, — другими словами, если богатый мужик не кулак, то он стремится им быть.

5

Уж что бы казалось естественнее чувства любви к жене, к детям, к матери?— но и эти чувства до такой степени заглушаются грубостью, что является сомнение в их существовании: развить это чувство любви, убедить мужика, что так любить велел Христос, разъяснить ему, что делание добра не должно ограничиваться подачею милостыни, пробудить в нем застывшие чувства сострадания может только хорошая школа.

Тяжелая обстановка притупила в крестьянине чувства жалости. Только школа может и должна воспитать в нем это чувство к жене, детям, бедным, скотине, птице.

Мало знать закон, надо его понимать: иначе вечно будет мужик считать нарушение поста в среду более тяжким грехом, чем супружеской верности в четверг! Лучше сознать свои недостатки и бороться с ними, чем закрывать на них глаза.

Только с подъемом народного образования мужик поймет, что выгоднее выбрать старосту трезвого и честного, платя ему больше, чем тем мироедам, которых мы видим с медалями, опивающих и обирающих всех поодиночке. Только школа хорошая и серьезная даст нам контингент достойных старость, старшин, судей.

Весь жгучий рабочий вопрос разрешится не предлагаемыми драконовскими законами против рабочего, а обоюдным пониманием своих выгод: у нанимателя — что выгоднее иметь хорошего грамотного рабочего и платить ему дорого; у рабочего — что если вера в его исправность усилится, то поднимется его заработная плата.

Волосы дыбом становятся, когда видишь отношения крестьян к больным женам и детям; незнание самых азбучных понятий о гигиене, вера в лечение знахарок, — все это объясняет страшную смертность в детях. В своем месте мне придется об этом говорить.

Нет той отрасли человеческих знаний ни в духовной, ни в практической жизни, где крестьянин не нуждался бы в школе. В отсутствии школы нельзя не видеть корня всей неурядицы.

6

III. Народная школа

В мои намерения вовсе не входить писать длинный трактат о народной школе, но, коснувшись глубокой нашей раны — народного невежества, не могу обойти совершенным молчанием его лечения, т.е. школы. Буду, по крайней мере, касаться ее настолько, насколько она соприкасается с деятельностью земского начальника. Так как земскому начальнику поручено наблюдение за народным благосостоянием, то, очевидно, он не может игнорировать школы, без которой никакое преуспеяние немыслимо. Сам закон сделал земского начальника членом уездного училищного совета. Очевидно, что школа должна быть ему близка, и если это не так, то земский начальник своему назначению не удовлетворяет. Кроме обычных обязанностей члена совета — экзаменовать детей на льготу, земский начальник должен, по-моему, следить за школьным хозяйством, способствовать школьному благоустройству, а главное, стараться, где возможно, изыскивать на школу средства и заботиться об открытии их там, где их нет. Последняя задача далеко не легкая: средств у школы очень мало; из сумм, отпускаемых Святейшим Синодом, лишь незначительная доля идет собственно на народную школу. Земство» в большинстве случаев, тратить, что может. Частная благотворительность ничтожна. Что могут сделать рубли, когда нужны сотни, или несчастные две, три тысячи на уезд, когда нужны десятки тысяч, а может быть и сотни? Из этого вытекает, что хорошие школы родятся там, где крестьяне, несмотря на скудость своих средств, решаются строить и поддерживать их с помощью земства или церковного ведомства.

Вот в этом-то и заключается задача земского начальника: убедить крестьян, что в школе — спасение; уговорить их не

7

жалеть средств на школы — задача очень трудная. Кто этим занимался, кому приходилось слышать всевозможные возражения крестьян против школ, кто знает, как крестьянина трудно побудить на ассигновки школьные, тот поймет, как много лежит на обязанности земского начальника в этом отношении, — но зато какое утешение он испытает, увидав плодотворность этих усилий! Когда крестьяне убеждаются в пользе школы, они делаются ярыми ея приверженцами. Доказательством этого может служить отношение к школьному делу земских гласных из крестьян: нет более ярых защитников расходов на народное образование. Насколько трудно дались мне первые школы Козловского уезда, настолько легче удавалось убеждать крестьян под конец. Никогда не забуду, как просили крестьяне деревни Щукиной из 10 участка, чтобы похлопотать об их школе, как досадовали, находя, что постройка ее идет сравнительно медленно. И это далеко не единичный случай: очевидно, народ сам убедился в пользе этого дела; оно стало ему дорого. Это ли не верное ручательство за дело? Неужели и теперь не найдется деятелей, когда жатва готова?

Неуместно теперь разбирать вопрос о преимуществе земской школы или церковно-приходской, скажу только одно: вечно в памяти у меня останутся слова незабвенного Иеронима, когда он был епископом в Тамбове, адресованные одному священнику, поставившему отдельно земских и церковно-приходских учеников и обратившемуся к архиерею со словами — «это — наши, а вот это — земские». Преосвященный подозвал их всех и сказал: «все наши, подходите все». Только так я могу смотреть на школу: всякая вражда в деле святом противна его святости.

Впрочем, заметим, что доверие внушает крестьянам только школа хорошо обеспеченная, и большой, по-моему, вред приносят проповедники школы дешевой.

Мне кажется, тут есть логический скачок: хороший священник или другое лицо любит школьное дело, заводит шко-

8

лу чуть ли не у себя на кухне, учит сам, ребятишки прекрасные, народ доволен, школа хороша и ничего государству не стоит. Очевидно, школа может быть дешевою. Ревнители дешевой школы из этого выводят, что школа всегда может быть дешевой. В этом слове «всегда» и кроется логический скачок. Если нужно России сто тысяч школ (а этого мало),

то неужели мыслимо найти сто тысяч подвижников просвещения, готовых трудиться даром и хорошо, да притом по одному в ста тысячах сел?

Очевидно, потребность в школах будет вполне удовлетворена только при наличности средств. Изыскивать их — задача государства, церкви, земства, частных лиц.

Другая забота государства должна быть — приготовление учителей для школы: это поистине трудная задача, за которую надо браться как можно скорее. Кто знает наш контингент учителей, кто понимает, что школа своей задачи не исполнила, если ограничилась тем, что дала некоторый запас сведений ученикам, а не воспитала в нем добрых чувств, тот убедится, что не тот учитель, кто сдал экзамен на учителя, а тот, который действительно способен им быть.

В воспитании и образовании школьного учителя, способного в крестьянских детях вселить чувство Христовой любви, кроется главная неотложная задача государства: в этом — залог будущего народного счастья, в этом надо искать разрешения разных вопросов административных, судебных, социальных. В школе — спасение России.

9

IV. Крестьянская семья

  Говоря о различных сторонах крестьянской жизни, думаю, что следует начать с самой маленькой ячейки — крестьянской семьи. Тут происходят беспрестанно те драмы, которые вызывают потребность в плеяде деревенского начальства от старост с сотскими до земских начальников с исправниками. Тут, в крестьянской семье, кипит жизнь своеобразная, безотрадная, о которой всякий судит вкривь и вкось не потому, что он видел и знает, а потому, что ему хочется доказать: с одной стороны мы слышим, что мужик — лентяй, пьяница, грубиян, что если он нищий, то сам виноват, и что не помогать ему нужно, а пороть; с другой — слышим обратное, что крестьянин разорен, всеми эксплуатируем, и что виноват не он, а те жизненные условия, в которые он поставлен. Говорят это не потому, что знают крестьянина, а потому, что так почему-либо больше нравится. Живя с ними близко и имея с ними сношения частные, служебные, школьные, я смело могу сказать, что мое мнение основано не на каких-нибудь предвзятых убеждениях, а на личном ежедневном опыте.

Поселился я в деревне и поступил на службу, чтобы вколотить в него недостающую практическую мудрость и выбить ненавистные пьянство и лень; оставляю службу с глубоким убеждением, что вколачиванием и вбиванием не добьешься ничего: понять мужика не так легко; надо пожить его жизнью или, по крайней мере, глубоко вникнуть в нее, чтобы понять его чувства, чтобы объяснить себе его пьянство, его лень, его грубость, его бессердечие.

В крестьянской семье более чем где-либо, проявляется победа грубой физической силы; уже молодой муж начинает

10

бить жену; подрастают дети: отец и мать берутся их пороть; старится мужик, вырастает сын и он начинает бить старика. Впрочем, бить на крестьянском языке называется учить:

муж учит жену, родители учат детей, да и сын учит старика-отца, потому что тот выжил из ума. Нигде вы не увидите такого царства насилия, как в крестьянской семье и это некоторыми называется патриархальным бытом. Все это работает до изнеможения, пьет иногда до беспамятства, ест впроголодь...

Интересы крестьянской семьи все заключаются в заботах о хлебе насущном, и того част о не хватает. Общественные дела интересуют ее настолько, насколько они могут отразиться непосредственно на ней самой. Развлечения редки и весьма однообразны: летом побезобразничать на так называемой улице, зимой попьянствовать у кума, погулять, т.е. тоже попьянствовать на свадьбах, храмовых праздниках, масленице.

Кроме ежедневных и ежегодных занятий, являются иногда и особенные: например, взять в семью лишнюю работницу, т.е. женить сына, когда время пришло, купить лошадь, когда пала, перестроить избу, когда валится или сгорела. При лишней заботе бывает и лишняя выпивка в виде угощения свата, магарыча, помин и т. д.

Осуждать ли крестьян за грубость? Да как им не быть грубыми, когда другого обращения с людьми они не видали ни от высших, ни от равных? Как не бить детей, когда детьми они кроме побоев ничего не видали? Мне часто приходилось говорить с крестьянами о детях и воспитании их; я с горестью увидал, что мы говорим на разных языках: на детей, как и на прочих членов семьи, они смотрят с точки зрения пользы, которую из них извлекут. Сын дороже дочери, как будущий кормилец; женщина, девушка — работницы: если женщина родит девочек, ее не любят, если мальчиков, то ее берегут больше; старуха хороша, если нужна присматривать за детьми; больной старый, никому не нужный — это обуза и за глаза и в глаза ему говорят — хоть бы умирал скорей!

11

Осуждать ли мужика за пьянство? А вы, читатель, если не будете иметь в жизни никаких удовольствий, никакого отдыха от будничных трудов, кромке лежания на печке, никакой пищи для ума — уверены ли вы, что вы в праздник не выпьете?

Осуждать ли их за леность? По этому поводу вспоминается мне одна семья, состоявшая из отца, матери и четырех сыновей, больших и на вид сильных, — отродясь они побираются: никто их в работники не берет, как лентяев. Лодырями они слывут и будут слыть. Между тем ни одного из них в солдаты не взяли. Что же оказалось? Это — семья сифилитиков с периоститами, ломотою в костях, ни в солдаты, ни в работники негодная. Сколько я после того ни старался убедить мужиков пожалеть их, а не осуждать, — мне это, конечно, не удалось: мужик верит только в видимую болезнь, главный признак болезни для него — когда больной не ест. Сумасшедший блажит, истерику выбивают кнутом, сифилитик — лодырь. Всех ли после этого лентяев осуждать?

Нет, не будем осуждать мужика за то, что он груб, за то, что он пьян, за то, что он ленив. Изучим его, поймем его и пожалеем; постараемся сделать его человеком, каковым

быть суждено ему Богом, и тогда будем предъявлять к нему требования, которым часто не удовлетворяем сами.

 

V . Крестьянские дети

Тяжела участь крестьянских детей! Начиная с момента рождения, которое иногда бывает в поле, часто в риге, ребенок осужден беспомощно переносить болезни, большею частью происходящие или от бедности, или от невежества родителей. Да и как ухаживать матери за ребенком, когда она день и ночь в работе? В лучшем случае младенца таскает старшая сестра и хоть немножко старается успокоить его беспре-

12

станный плач. Нет такой сестры — висит ребенок в люльке, кричит, пока голоса хватает, плачет, пока есть еще слезы. Есть ли матери время за ним походить, когда и день, и ночь приходится без устали работать? Заболел ребенок, — большею частию от поноса, — если не очень далеко и пора не горячая, его везут к доктору или фельдшеру. Сказал бы доктор, что не надо давать ему огурцов, да и матери не надо бы есть сырой пищи, да не говорит, потому что, во-первых, не поверят, а во-вторых, и пищи другой нет; поэтому медицинская помощь ограничивается каплями опиума. Ребенку хуже, везут его к знахарке — та скажет, что болен с глазу, и умоет с уголька, начинается «младенская», т.е. судороги, и ребенок умирает. Кончает мать кормить, ребенок начинает бегать, и вот мы видим его до 5— 6 -летнего возраста копающегося в луже или в навозной куче. Тут для него начинается период колотушек, от отца — если, играя, потерял веревочку или гвоздь, от матери — если скоро замарал рубашку: от обоих так себе, потому что под руку попался в такую минуту!..

С 8 лет мальчик летом едет в поле с лошадью, девочка берется за прялку. К этому возрасту остаются только дети здоровые, потому что мало-мальски слабые все уже померли. Вот, мне кажется, причина, почему народ русский так вынослив. Многие думают, что полезно так воспитывать детей, давая им есть все, что попадется, бегать зимой босиком и разувшись; при этом указывают на русского мужика. Вовсе нет: не потому он здоров, что так воспитывался, а, несмотря на это воспитание здоров. И уж действительно: кто выдержал такую жизнь, того не скоро простудишь или окормишь. Раз мальчик или девочка способны приносить пользу хозяйству, то все заботы родителей направлены к тому, чтобы выжать из них эту пользу. Для их обучения и воспитания ничего не предпринимается; поражаешься, каких детей приводят в школу. Часто они абсолютно не имеют никакого представления о добре и зле, не знают разницы между Богом и Богородицей, между здравствуйте, спасибо и прощайте... и это в 9—10 лет!! Свободное от

13

работы время ребятишки бьют баклуши, бегают по улице и на улице (вечерние сборища), приучаются ругаться, видят всякие безобразия: пить на праздниках до опьянения приучают сами родители.

Лучше идет дело там, где есть школа. Прогресс, который заметен в народе, состоит в том, что родители убедились, что полезнее детей посылать в школу, чем давать бегать на

улице. Конечно, это сознание не дошло до того, чтобы хотя одним днем работы пожертвовать для школы, хотя бы в день экзамена — нет, но, по крайней мере, в свободное время отпускают и даже дают на школы деньги. А сколько детей не ходят в школу: в холод — от недостатка одежды, в сырость — от недостатка обуви, в базарные дни — чтобы караулить дом и т. д. Вечером мальчику ни света, ни места не дадут, чтобы готовить уроки. Спасибо хоть за то, что пускают в школу в свободное время!

Все, что я говорю здесь, относится, конечно, к мальчикам: девочек обучается меньшинство самое незначительное. Их не пускают матери: девочка в доме — нянька, девочка прядет, девочка помогает матери в ее различных, часто непосильных работах, девочка, наконец, зарабатывает деньги (иногда по 3 к. в день).

В следующем письме мне придется, говоря о женщине, объяснить, почему все это возлагается на девочку, и почему матери не виноваты. А между тем, что было бы, если бы девочки ходили в школу? Только грамотная мать воспитает детей как следует, в страхе Божием, а, может быть, повлияет и на дикий нрав мужа. Проповедь, — проповедь ежечасная о школе в церкви, в доме, в кабаке, быть может, — вот наша всех живущих в деревне обязанность. Это ли не обширное поле для деятельности земского начальника? Где нет хорошей школы, ребенок растет, окруженный дурными примерами, не слыхав даже ничего, что мало-мальски подвысило бы его душу. В церкви он не понимает самой простой проповеди — в этом я убеждался неоднократно. Где есть хо-

14

рошая школа, там ребенок выходит другой. Поражаешься переменой, которая замечается через три года учения, — да какого! чуть не шестимесячного, с пропусками, без приготовления уроков! Что бы вышло из этого народа, если бы его учили и воспитывали?

Чего же ожидать при таком отсутствии воспитания? По мере возрастания, мальчик начинает бить маленьких, как и его бил, кто был постарше; начинает обманывать родителей во избежание битья... Физическая сила — вот его идеал!

 

VI. Крестьянская женщина

Много приходилось читать о бабьей доле. Я, как и другие, видел в этих описаниях ряд преувеличений и приписывал это сентиментальности мужикофилов и либерализму сторонников развода.

С тех пор прошло семь лет, которые я всецело посвятил изучению крестьян, ежедневно подолгу с ними беседуя; да и поневоле нашему брату, земскому, приходится подолгу слушать их и говорить с ними, если хочешь хоть немного по совести исполнять свои обязанности и решать не с плеча, а справедливо.

С момента рождения доля бабья хуже мужичьей. Когда бабка говорит, что Бог послал сына, — и отец и дед довольны: юное существо своим появлением на свет уже приобрело, насколько возможно, их симпатию. Родилась дочь — семейные недовольны и ею, и родильницей: родился не кормилец, а лишний рот. И земли не будет при переделе на нее, и замуж выйдет — только корми ее.

Как девочка растет, мы видели; минет 8 лет, начинает прясть, работает. Невестой — тем более. Должен, впрочем, сказать, что с 15 до 17 лет — самая счастливая пора в

15

ее жизни, оттого, что ей позволяется деньги, заработанные на поденной, брать себе, да и бьют ее редко. Так она себе готовит приданое.

17 лет — и конец девичьей жизни: осенью в храмовой праздник ей пора выходить замуж. Сватаются за полгода, за год, в некоторых местах за два, даже за три года вперед.

Участь ее решают родители, а так как мать большею частью голоса не имеет, то отец. Тут всевозможные бывают соображения: каков сват, будет ли хорошо угощать, не слишком ли велика у свата семья, а то придется много потратить водки на свадьбе. Каков жених — вопрос второстепенный, а нравится ли дочери — это даже не вопрос. Существует выражение у нас повсеместное, к которому до сих пор я не могу привыкнуть: «пропить дочь», «я ее пропил». Не правда ли, характерно? А ведь подлинно пропивают... Сговариваются,

сколько и как много сват будет подносить водки: это — ведь главный аргумент! Если жених уж очень не по-сердцу, или другой нравится, невеста со слезами бросается к родителям, просит разойтись; но если слово уже дано, и со свата выпита бутылка-другая, то слезы ее не помогают; «небось, говорят, слюбится»; при этом указывают на соседку, которую выдали насильно и которая живет с мужем ничего себе. Вообще, слезы, мольбы, истерика не помогают. Вот источник распутства крестьянок. Не говоря о солдатках, — которые везде гуляют, сколько хотят,— у нас редкая баба живет честно; в других селах бабы мужьям верны, а девки гуляют; знаю даже села, где женихов больше бывает у той, у которой было больше поклонников.

И так, баба «пропита». Если она предупредила мужа, что выходит за него насильно, то жизнь иногда с самого начала идет каторжная: ежедневно побои, истязания.

Попробую описать бабьи обязанности: баба топит избу, готовит пищу, работает все бабьи работы в поле, на лугах, на гумне; это — естественно. Но у неё еще и другое дело: это — приготовить одежду на себя, на детей, на мужа и всех обсти-

16

рать. Хотя ей дают конопли и двух-трех овец, но самая работа должна быть признана непосильной. Но это еще не все. Кроме пряжи конопной, льняной, шерстяной, есть вещи, которые надо купить: пуговицы, мыло, ситец разный, кумач, надо заплатить валяльщику, синельщику. Это все лежит на обязанности женщины: если детей немного, труд еще возможный, — если же их человек шесть, то баба становится мученицей. Ни в чем поблажки нет: подавай, да и только! мне что за дело, откуда ты что возьмешь! Коли дом бедный, так можно еще заработать на поденной в свободное время, а если богатый, то беда вдвое больше, некогда ничего заработать — все приходится работать на семью, а все-таки все подай и подай. И приходится бабе работать и день, и ночь работу тяжелую, — ни сна почти, ни отдыха не зная.

Это — нормальная жизнь крестьянки; если же муж позлее (а сколько их!), то он исполняет только ту работу, которая 6абе не под силу, — все же остальное взваливает на нее (например: убирать зимой скотину, молотить). А то керосину не даст ночью: пряди ощупью в потемках!

Ни болезнь, ни роды — ничто бабу не спасает. Если родила в рабочую пору, то на третий день иди вязать. Можно ли после этого удивляться, что они все больны женскими болезнями? А это явление чуть не поголовное. Лечиться — некогда, не на что, да и какие у нас гинекологи? Так и живи, и мучайся, и конца мученьям нет...

За все это ее почти неминуемо ждут побои; горе той бабе, которая не очень ловко прядет, не успела вовремя мужу изготовить портянки. Но и ловкую бабу бьют. Надо же ее «учить»: если мужа священник, земский или кто иной усовещивать возьмется, то услышит такой вопрос: «а кто же будет ее учить?»

Но есть битье еще более противное: битье с целью вымоганья. Нехватка какая в доме даже не по вине бабы: например, сват пришел, а водки купить не на что. Начинает муж бить бабу, чтобы денег дала. А где их взять?

Ну, как тут матери ухаживать за больным или здоро-

17

вым ребенком, как не заставлять девочку нянчить и прясть вместо того, чтобы ходить в школу?

Много, по-видимому, несообразностей вы найдете в бабьем хозяйстве: у бабы страсть собирать холсты, поневы. Почему бы их не продавать, деньги не класть в сберегательную кассу, а когда надо — вынимать? Не сгорели бы, не украли бы их! По-видимому, ясно. Но причина тому есть, и причина основательная: деньги всякий муж при случае отнимет, т.е. выбьет кнутом или ремнем, а холстов в большинстве случаев не трогают. Так, вот, десятки лет готовят они холсты на приданое дочерям, пока огонь не посетит.

Есть, конечно, звери, которые холсты отнимают, хуже того, — рубят холсты и прочее бабье добро,— только чтобы заставить ее больше плакать, — но таких, к счастью, не очень много...

Вот вам бабья жизнь в отношениях ее к мужу и детям. А свекор? Горе, коли ему не угодила, да иногда еще как! А свекровь? На ком ей выместить злобу, накипевшую вследствие многолетнего битья? Конечно, на снохе. Да и муж большею частью ее же колотит, что не поддалась свекру, так как, конечно, больше отцу поверит, чем жене. А снохи между собой? А золовка-вековушка? Да не перечтешь бабьего горя!

Предвижу возражение: как же бабы, если они так несчастны, вечно поют на полке, на сенокосе, на молотьбе? Во-первых, поют главным образом не бабы, а солдатки, да девки. Да и как не петь? Говорят: на каторге поют песни заунывные, а и русская песня — заунывная. Сам я слышал пение арестантов в тюрьме. Неужели и им весело? Надо же горе обмануть!

Томы, фолианты можно бы написать об этих отношениях, но не это моя цель: краткий очерк крестьянской жизни необходим, как вступление в мои воспоминания. Пишу же я не нервами, а горьким опытом.

18

VII . Старики

Когда я говорил о детях и женщинах крестьянских, у меня невольно вышла картина мрачная. Очевидно, есть исключения из этого безотрадного положения; есть дети счастливые, выхоленные, одетые попечениями отца и матери; есть жены любимые мужьями, дружные со свекровями; есть, наконец, и жены, удерживающие мужей от вина и разгула, но, увы! все это исключения, исключения настолько редкие, насколько отрадные. Верю, от всей души верю, что таковым народ наш вышел из рук Творца, верю, что таковым он будет и в будущем. Иначе для чего же работать? Для чего жить в народе? Но я

изображал не идеал, описывал не исключения, я представил картину громадного большинства этих ста миллионов, каковыми они вышли из тысячелетнего невежества и тысячелетнего рабства.

Гораздо труднее описать положение стариков на Руси. Но и тут все та же картина битья, с тою разницей, что есть старики бьющие и есть старики битые.

Старики, умевшие с самого начала приобрести авторитет в семье, главным образом, старики богатые, многосемейные, доживают до восьмидесяти лет, окруженные почетом и

страхом детей. Это старики бьющие; на сход ходят сами; называют их по имени и отчеству. Если сын, жена, сноха, внучка вздумают не послушаться, то где возьмется у старика сила их привести в повиновение палкой, которая у него в руках всегда. Да и где думать сыну об отделе, когда все богатство в руках старика? Мужики того старика почитают, староста, старшина, земский его слушают; ему верят, так как и лгать ему незачем. Это старик патриархальный. Это палка в руках мудрейшего и потому многим симпатичная.

19

Но большинство стариков не сумели себе создать этого положения; это старики бедные, бесхарактерные. Не поладил с ним сын, делить им нечего и палка обращается на отца. Нет более жалкого создания, как такой старик. Никто его не слушает, на сход не ходит, домохозяином пишется сын; лежит день и ночь на печи, коли не нужно молодому погреться. Если он вдовый, не обмоют, не обстирают его, дают ему худшие куски, при случае побьют его дети, снохи, даже внуки! Это я лично наблюдал неоднократно. Жаловаться? Придет старшина, спросить сына: «а хлеба даешь ему?» «Как же, помилуйте, сколько хочет». «Так чего же тебе, старик, нужно, лежи себе на печке, Бог с тобой, ешь хлеб готовый, а ты, Иван, старика не обижай». Вот вся и расправа. А уехал старшина - старику же попадет, что жаловался!

Хозяйством такой старик не занимается, в церковь ходит, коли близка, далеко же лошади не получит, готовит себе на смерть рубаху и новый кафтан, ждет, когда угодно будет Богу прекратить его бесполезные страдания.

Теперь спросит читатель: сколько же тех и других стариков? А вот сколько: сколько есть на свете людей энергичных, сколько есть на Руси людей богатых — столько стариков

бьющих; сколько на свете тихих, непроворных, сколько на Руси бедных — столько стариков битых. Очевидно, что первых становится меньше, а последних больше: принято говорить, что это продукт упадка нравов. Вовсе нет. Так было, есть и еще, к сожалению, будет, — будет до тех пор, пока и сын не палкой и деньгами будет держаться в повиновении, а сознанием долга и любовью Христовой.

Перейдем к старухе. При старике богатом и старуха в почете: не проживешь же 50 лет с женой, не привязавшись к ней. Беден старик, забит, — и горе старухе; хорошо еще, как нужно кого нянчить, а то хоть умирай скорее со своим стариком.

Если старуха очень уж дорога была детям и семейным – то и по смерти мужа ее слушаются и уважают. Вообще думаю,

20

что чувство к матери так глубоко сидит в нас, что, несмотря на всю дикость нашего народа, к матерям относятся лучше, чем к отцам. Тут невольно вспоминается детство, где большею частью на груди матери приходилось прятаться от побоев отца.

Сегодня как раз услыхал я про случай, производящий тяжелое впечатление. Старик, отец 3 сыновей, уехал в Сибирь, там поселился и ждет старуху с детьми осенью. Старший сын, пьяный, в кровь исколотил свою мать, соседям пришлось ее отбивать. Жаль старуху! Умная, добрая. Спросили ее, пойдет ли жаловаться, говорит: нет, жаль!» Но таких извергов все-таки мало.

 

VIII. Крестьянские разделы

Всеми признано, что главным источником разорения крестьян являются семейные разделы. Само собою разумеется, что жить семье на два или на три дома убыточнее, чем жить одним домом: нужны две избы, две риги, две коровы. То одна баба остается дома при детях, то обе и т. д., и т. д.

После буду говорить о законе, о разделах. Теперь же коснусь их чисто бытовой стороны и отношения к ним земского начальника. Причины раздела у крестьян бывают четырех родов: во-первых, когда один из членов семьи ведет расточительную жизнь или не радеет об общем достоянии семьи. Во-вторых, когда одному из членов семьи невыгодно жить вместе. В-третьих, когда между двумя членами семьи происходит разлад, и, в-четвертых, когда старики при жизни хотят устроить своих детей.

Возьмем случай распутства кого-либо в семье. Отец, братья трудолюбивы; заработав копейку, каждый несет ее в общую казну. Только один из сыновей распутничает, пропивает не только заработки свои, но и имущество семьи, или же

1 - 20, 21 - 40, 41 - 60, 61 - 80, 81 - 100, 101 - 120, 121 - 140, 141 - 160, 161 - 180, 181 - 200, 201 - 220, 221 - 240