RUSSIAN MEMORIES
BY MADAME OLGA NOVIKOFF , 1916
РУССКИЕ МЕМУАРЫ
Ольга Алексеевна Новикова , 1916
ГЛАВА 9
Англия и Великий Голод в России
мой русский дом - ужасы голода - героизм крестьян - пока голодающие - общество друзей - я приглашена в собрание - великолепная щедрость - среди голодающих - ужасные трудности - несколько примеров - стоическая Россия - горелый хлеб
Тамбовские степи всегда очень привлекали меня. Я всегда была очень счастлива в Новой Александровке — нашем сельском поместье. Там есть красивая церковь, построенная моим сыном. Также там ещё два других привлекательных места – две великолепные школы, каждая из которых может содержать более ста учеников. Школа для мальчиков называется именем Иоанна Богослова, в честь святого моего мужа, а школа для девочек, где я попечитель, называется Свято-Ольгинская. Мой сын и я всегда были ярыми приверженцами необходимости образования, так как всё в мире основано на этом. Прежде всего, необходимы хорошие учителя. Плохие школы наносят больше вреда своим существованием, чем отсутствие школы вообще, и нет ничего более чудесного или прекрасного в России, чем видеть страстное стремление крестьян дать образование своим детям. Я очень рада сказать, что благодаря нашим отличным учителям и заведующему – превосходному священнику нашей церкви – все наши экзамены подтвердили успешные плоды обучения.
В Новой Александровке мой муж, моя мать, мой брат – Александр Киреев, мой сын (основатель церкви) Александр Новиков – уже в семейном склепе. Последним дополнением буду я, и тогда склеп будет определённо закрыт.
Каких-то десять лет назад я присутствовала на выпускном экзамене для девочек. Все девятнадцать выполнили требования Тамбовского Училищного совета и получили квалификацию стать школьными учителями. С тех пор мы имели только отличные результаты в наших школах.
Самое несчастное время, проведённое мною дома, было во время ужасного голода в России в 1892 году. Я не могла оставаться в Англии, пока моя страна там страдала. Я чувствовала, что моё место – в Тамбове, и поэтому я покинула землю изобилия ради бедной, измождённой России. Я помню очень ясно те ужасные дни голода. В то время мой сын Александр имел в своём управлении не менее 33000 человек: мужчин, женщин и детей, все зависящие от него для обеспечения едой.
Я помню один ужасный день, который принёс от Александра такую трагическую телеграмму: «Запасы исчерпаны, пришли мне что-нибудь, ситуация неописуемая». Это было ужасно, трагично.
Вся работа, проведённая Комитетом по обеспечению, была добровольная. Великий Князь Константин кормил по 2000 человек в день.
Даже в то время мы старались оградиться от безрассудного благотворительного усилия, которое могло бы иметь только деморализующее влияние. Я помню одного человека, пожелавшего оставить своё имя неизвестным, который предложил моему сыну 1000 рублей на пропитание жителей одной из деревень, на условиях, что это заём, который будет возвращён и потрачен для той деревни в целях образования. Этот донор был вдвойне донором по предложению, которое он сделал.
Это было трагично - видеть прекрасных мужчин в расцвете сил, ходящих с каменными лицами и впавшими глазами. С ними были женщины, одетые в тряпки, и маленькие дети, дрожавшие от холодного ветра. Они окружали партии по спасению от голода, которые ехали на санях, выбрасывали руки вверх, говоря:
«Мы продали наших последних лошадей, коров и овец, мы заложили наши зимние одежды, у нас ничего не осталось на продажу. Мы едим раз в день, тушёную капусту и тушёную тыкву, а многие из нас даже это не ели».
Это была правда. Были из них и те, кто не пробовал еды несколько дней подряд. Это было дущераздирающе - слышать бедных людей, умоляющих нас о милости, чтобы они не умерли от голода. Когда они говорили тусклыми голосами, слезы катились ручьями из глаз этих сильных мужчин, по щекам в их густые бороды. Но не было ни жалоб, ни криков, просто медленное монотонное повторение, прерывающееся рыданиями иссохших матерей и криков голодных детей.
У нас не было ни дров, ни угля, только солома и навоз – для отопления. Волга замёрзла и в некоторых провинциях кукуруза была абсолютно недоступна.
В этом великом бедствии помощь, которую оказали друзья Английского Общества, была просто замечательна. После предварительного запроса, я получила приглашение посетить собрание комитета. Там было, я думаю, около 20 – 30 посетителей, и я там была единственной женщиной. Много вопросов было задано мне о положении вещей в России. Я ничего не преувеличила. Я не скрыла ничего. Я рассказала им о том, какой непредвиденный удар пал на шестнадцать наших губерний, и встретил нас неподготовленными бороться с его последствиями. Мой сын Александр Новиков только что организовывал комитет в Козловском уезде Тамбовской губернии и, благодаря ему, я знала всё довольно хорошо. «Друзья» слушали очень внимательно, но мало что сказали. М-р Брэйтвэйт, заседатель, всего лишь выразил надежду, что «Бог поможет нашим стараниям». Ничего более, но, не теряя дня, они устремились в работу и работали великолепно. Они собрали около 40 000 фунтов, и послали своих делегатов – м-ра Эдмунда Брукса и м-ра Уильяма Фокса – распределить их помошь на месте среди поражённого голодом крестьянства.
Вы знаете один из результатов такого практичного применения сострадания? Теперь в целом признано в моей стране, что неофициальные англичане «добрые и щедрые», и когда позволены быть самими собой, они способны быть друзьями, заслуживающими доверия.
Я также получила, безо всякого запроса, либеральные подписки от друзей в Городе, что помогло мне неотложно послать помощь голодающим крестьянам в мой район Тамбовской губернии. «Английский Хлеб», как они называли это, запомнился, и про него идут разговоры до сих пор.
Возможно, более точное описание этого ужасного голода, и о попытках помочь, написано в моём интервью с представителем «Недельных Новостей», которое я поэтому перепишу ещё и потому, что предприимчивый журнал послал особую комиссию в наши голодные районы, чтобы написать рапорт о существующей ситуации. Здесь читайте интервью:
«Новая Александровка, «12-е февраля 1892».
«Прекрасной ночью поездка через снега от Богоявленска привела меня к поместью г-жи Ольги Новиковой ночью в среду. Термометр показывал 36 градусов по Фаренгейту ниже нуля, однако воздух стоял такой спокойный, что холод был почти не ощущаем. Тяжелый иней покрывал деревья, и лёгкий туман придавал странный аспект пустыне снега, распростёртого по всем сторонам. Без изб на горизонте, на которые он мог бы ориентироваться, ямщик ехал в ночь, и сани скользили по хрустящему снегу".
«Г-н Александр Новиков, сын г-жи Ольги Новиковой, находился в Новой Александровке, чтобы встретить меня, и поставить меня в положение судьи состояния дел в его районе Тамбовской Губернии. Он земский начальник и очень популярен среди крестьян, чьи небольшие проступки ему приходится разбирать".
«Рано утром мы начали с визита в больницу в село Юрьево. После всего, что наслышался о состоянии больниц в России на данный момент, я был приятно удивлён чистоте и отсутствию больных, болезни которых напрямую могли зависеть от голода. Я, однако, нашёл там первый случай голодного тифа, который когда- либо видел, и узнал от хирурга, доктора Малова, что в одной близлежащей деревне было не менее 150 подобных случаев".
«Это одно из веских доказательств трудностей, через которые проходят люди сейчас. Эта болезнь всегда случается в результате войн и голода. И хотя смертность среди больных относительно небольшая, важен факт множественности случаев. Они проявляются в болезнях живота, в результате недостаточной и плохой пищи, и болезнь затем принимает курс обычного тифа".
«Юрьево – многострадальное село, в нём около 1000 изб. Урожай по соседству был довольно хорошим, и население, вероятно, выстоит это бедствие. Другое большое село в этом районе – Сеславино – с его семитысячным населением, страдает очень сильно, большинство населения – реципиенты программы помощи. Я нашёл особенно плохое положение дел в селе Спасское. Среди полуторатысячного населения я нашёл всего три избы, в которых было достаточно кукурузы, чтобы прокормить эти семьи до следующего урожая. Большинство семей уже получали помощь от государства и от частных комитетов под управлением господина Новикова".
«Я упомяну о нескольких случаях в этой деревне, где монотонность несчастья так очевидна в заброшенных улицах и ветхих избах. Это единственная деревня, которую я посетил в этом соседстве, где однородность бедствия можно сравнить с деревней на юге Тамбова, которую я описывал на прошлой неделе».
«Павел Аксёнов – глава семьи из 9 человек, в которую входят два старика, Аксёнов и его жена, и пять детей. Они получили помощь и от властей и от комитета, но у них не осталось ничего, кроме последних трёх фунтов хлеба, которого им должно бы хватить на несколько недель. То же самое произошло с ними в прошлом месяце: несмотря на все их усилия сэкономить пищу, они не ели ничего в течение трёх дней до следующей поставки муки на месяц».
«Лошадь и корова проданы, уборные разобраны на топливо. Солома обычно используется в России для отопления, но в этом году ничего не осталось, и крестьяне рады найти хоть что-то для отопления. Очень мало дров имеется в этой части страны, и деревья молодые, очевидно, посажены владельцами земель. За исключением тулупа, в который был одет один из мальчиков, вернувшийся из школы, когда я был в их избе, члены семьи Аксёнова были одеты в лохмотья, в которых они стояли».
«В этой избе я нашёл свежий предмет пищи: суп, приготовленный из горячей воды и сорняка. Они не едят это для сытости, а просто, чтобы поесть что-то горячее. В другой избе я нашел подобное снадобье, приготовленное из кипячёной воды и нарубленного сена».
«
В соседней избе я нашёл только остатки еды. Хлеб выпрашивался от дома к дому. Домочадцы сожгли все дрова, солому и сараи в начале зимы, и теперь разбирали солому с крыши над их головами, чтобы обогревать избу».
«И хотя это была современная изба – с трубой – домочадцы закрыли её, чтобы предотвратить быстрый уход тепла. Это причиняло удушающий дым и запах смолы, который бывает в избах без труб».
«Покинув это место, мы с трудом пробирались через снег, чтобы посетить другой дом с разобранной крышей, почти зарывшийся в большой сугроб, который намело вокруг в результате пурги прошлой ночью. Староста деревни, сопровождавший меня, рассказал, что в семье из пяти человек находится умирающая женщина и двое детей со скарлатиной».
«С некоторыми трудностями мы пробирались через 4-5 футов снега, который забаррикадировал дверь. После открытия двери мы нашли сени наполовину в снегу, что намело через дыру в крыше. Мы с трудом открыли дверь, ведущую во внутреннюю комнату, и когда мы пробрались, староста был удивлён, что дом оказался пустым».
«Он расспрашивал соседей, о том, что случилось с Николаем Сёминым и его умирающей женой. Никто не знал и все терялись в догадках, что же произошло после пурги прошлой ночью. Мы пошли дальше, и через полчаса я наткнулся на сцену, которую никогда бы не захотел увидеть ещё раз».
8-10 человек столпились в лачуге на площади не более 10 квадратных футов. Женщина без сознания была прислонена к кирпичной печке, для тепла, в душной атмосфере. На полу несколько грязных детей в лохмотьях играли вокруг двух страдающих существ, чьи руки и лица были массами язв. Я уже заметил эти детали, когда мой гид рассказал мне, что это была умирающая жена Сёмина и дети, пораженные скарлатиной, и тот мужчина был Сёмин, и что его 10-летний сын, что лежал на печи, был его старшим сыном».
«Я не мог понять, как отец и этот мальчик могли принести умирающую, без сознания женщину, и двоих детей сквозь пургу прошлой ночи. Я сам имел опыт воздействия слепящего насилия облаков снега, несущегося сквозь степи урагана».
«История беженцев была очень печальной. Я перескажу вам точно, как это было рассказано мне. В промежутке между неурожаем и прежде чем власти дали семье помощь, они были вынуждены продать всё, что у них было и даже разобрать сараи на отопление. Жена была больна с осени, и чтобы в доме было тепло, они были вынуждены сжечь сначала стол, затем скамейки, затем старую одежду, и после всего стащить солому с крыши и сжечь её».
«Вчера у них не осталось ничего. Ни пищи, ни огня, и ветер намёл снег через отверстие в крыше. Оставаться было обречением на смерть, поэтому они ушли в ночь, и их привело в дом, где я их увидел, на основании того, что они решили разобрать свой дом на дрова и использовать их для обогревания лачуги, в которой они нашли прибежище. Они не взяли с собой никакой еды, и семья, которая приютила их, имела лишь 5 фунтов хлеба, которого должно было хватить до конца февраля».
«В избе, занятой Тимофеем Мещеряковым, мне показали лебеду – муку, которую крестьяне смешивают с ржаной и кукурузной мукой, думая, что это придаст качество хлебу. Тот факт, что имеется большое количество лебеды этой зимой, есть признак, подтверждающий голодное время. При неурожае сорняки, из которых зерна лебеды молотят, найдены в изобилии».
«Несмотря на то, что говорят крестьяне об удовлетворительных свойствах этих семян, доктора считают муку, сделанную из них, наиболее вредной для здоровья. Всякого рода проблемы живота можно проследить как следствие употребления в пищу хлеба, где лебеда – один из ингредиентов».
«Хлеб был очень чёрный везде, но если чернота была результатом ржаной муки, то она не была вредна, и хлеб, хотя и горьковатый, был терпимым. В большинстве же домов люди смешивали всё, что попадало под руку, с мукой, и качество хлеба от этого страдало».
«Я пробовал такой хлеб сегодня утром, в котором зола или песок несомненно были одним из ингредиентов. Он также был в основном плохо испечён, и если бы власти могли улучшить официальные пекарни, что я видел, надо, чтобы были публичные пекарни в каждой деревне, так как многие страдающие не имеют в их печах достаточно огня, чтобы правильно что-то испечь. Болезнь распространится быстрее голода, если крестьяне употребляют недоброкачественную пищу».
«Я посетил огромное количество семей в этой деревне, чтобы удостовериться, что мои знания не основаны только на исключительных случаях. Бедствия, которые я увидел, были весьма распространёнными, и фатальный голод предупреждён только благодаря помощи земства и комитета г-на Новикова. Если бы эта помошь была остановлена на неделю, девять десятых деревни были бы обречены на голодную смерть».
«Из Спасского я проезжал через маленькую деревню Долгинку, где встретил часть населения, живущую в землянках. Под конец прошлой осени полдеревни сгорела дотла. Работа по восстановлению началась с наступлением зимы, и те крестьяне, которые не успели построить крыши, вырыли ямы в земле, в которых они сейчас живут с семьями".
«Чтобы попасть в эти норы, надо было идти по длинному проходу, вырытому в снегу, в конце которого была дыра, через которую посетитель должен был опуститься вниз, ногами вперед, и затем спускаться, хватаясь за снег, пока не почувствует под ногами землю. Я всё это проделал, и не был уверен, если моё безопасное прибытие было удивлением для меня больше, нежели удивление живущих там – увидеть меня. Оставляя в стороне трудности входа и выхода, в норе было не более темно, чем в обычной избе. Но более ужасного и антисанитарного места для существования человеческих существ было бы трудно найти. Как и ожидалось, там было очень сыро, и жители были обречены стоять или сидеть в нескольких дюймах грязи, и собирать тающий снег, образующийся в результате тепла от огня. Я не могу представить, как они могут так жить с недостатком питания и в таком окружении. Мужчина из одной такой норы, что я посетил, плёл лапти, за которые он мог заработать копейку за пару. Если он мог бы хорошо постараться, он смог бы произвести две пары в день».
«По возвращении в Новую Александровку я просмотрел книги об уезде, к которому принадлежали эти деревни. Он состоит из 25 деревень с населением в 60 000 жителей. Сколько из них получили помощь от властей – трудно сказать, но комитет г-на Новикова помог стараниям государства, прокормив 10 436 человека за январь. Каждый из 10 436 человека получил по 25 фунтов муки».
«Согласно подсчёту, сделанного об имуществах каждого жителя района, количество нуждающихся, не получающих от государства помощи людей, будет повышаться на 1000 в месяц, достигнув 18 000 к июню. Комитет уже распределил 650 000 фунтов муки с начала его образования. Поскольку много британцев послали помошь через г-жу Ольгу Новикову, им будет интересно узнать о результатах их стараний».
«В селе Новой Александровке никто не является реципиентом той помощи. Благодаря г-ну Новикову, который наделил село одноклассной, второклассной и взрослой школами, это особо счастливое село, и насчитывает 800 трезвенников среди населения в 900 человек».
«Прежде чем покинуть Тамбовскую губернию, я могу сказать, что хотя в некоторых деревнях нужда ужасающая и усугубляется условиями, в которых люди живут, я не ожидаю подавляющего бедствия там. Это место хорошо обслуживается железной дорогой, и хотя компании имеют немного подвижного состава, зерно может быть легко доставлено к этим центральным губерниям, если оно есть в стране, и завезено в некоторое доступное место до наступления оттепели».
И второй случай, когда настоящая Война Благотворительности начала настаивать о поддержке, подобные друзья в Городе и откуда либо еще, которые помогли во время Русского Голода, снова вышли вперёд и собрали для меня привлекательную сумму. Часть этих денег я имела удовольствие доставить Русскому, Британскому и Сербскому Красным Крестам. Еще одна часть (2000 рублей) была послана как Рождественский подарок раненным солдатам в Х. И. М. Госпиталя Петрограда, после чего я получила милостивую благодарность в следующей телеграмме от Императрицы Марии:
«Я очень тронута Вашим письмом и Вашим щедрым подарком, за которые я хочу, чтобы Вы выразили всем, кто помог, мои теплейшие благодарности. Мария»
От Принцессы Елены (дочери короля Сербии), которой я также послала небольшую сумму, пришла следующая телеграмма:
«Наилучшие пожелания за Ваш щедрый подарок – глубоко тронута – нежное приветствие».
И от епископа тамбовского Кирилла пришла его благодарность за мой перевод:
«Щедрый подарок получен – великая радость – премного благодарностей и благословений».
Великая Герцогиня Елизавета, которая во главе многих благотворительных институтов в Москве, и имеет большой интерес в хорошей работе там, также очень приятно признала небольшую сумму, посланную ей. Все эти переводы были любезно телеграфированы мне г-ном Де Хельпертом, услужливым директором Русского Банка по иностранной торговле.
Среди прочих переводов в Петроград был один в 50 фунтов для Лэди Сибил Грэй, которая была главой отделения Красного Креста, у её отца (Ёрла Грэя) я консультировалась в отношении безопасности перевода, и который дал мне необходимый совет, и заключил своё письмо очень тёплой благодарностью в отношении очень тёплого и сердечного приема, полученного его дочерью в Петрограде.
Позднее я имела дополнительное удовлетворение от сбора дальнейшей суммы для Войны Благотворительности лотереей Алмазного Орнамента, для цели которой моя подруга Лэди Примроза одолжила мне свой дом и также свою ценную личную помощь.
Всё это - немногие иллюстрации, среди прочих, которые можно добавить, о британской сердечности и щедрости, которая никогда не подведёт во время нужды.
Перевод Марины Жиляевой
CHAPTER IX
ENGLAND AND THE GREAT FAMINE IN RUSSIA
My Russian Home — The Horrors of Famine — The Peasants' Heroism — Starving yet Patient — The Society of Friends — I am Invited
to Meeting — Magnificent Munificence — Among the Starving — Terrible Hardships — Some Illustrations — The Stoical Russian — Cinder Bread
The Tamboff Steppes have a great fascination for me. I was always very happy at Novo Alexandrofka, our country home. It possesses the beautiful church built by my son. Then I have there my two other attractions, the two splendid schools, each capable of accommodating over one hundred pupils, that for boys being called St. John's, after my husband's patron saint ; and the girls' school, of which I am directress, is called St. Olga's. My son and I were always ardent believers in the importance of education, for in it lies the whole of the world. Good teachers are necessary above all, and bad schools do more harm by their existence than no schools at all, and there is nothing more wonderful or beautiful in Russia than to see the passionate eagerness of the peasants to have their children educated. I am happy to say that, thanks to our excellent teachers and the principal director, a very superior priest of our church, all our examinations have resulted in very fruitful success.
At Novo Alexandrofka, my husband, my mother, my brother, Alexander Kireeff, my son (the founder of the church) Alexander Novikoff—are already in the family vault. The last addition will be myself, and then the vault shall be definitely closed. Some ten years ago when I was present at the final examination of the girls, no less than nineteen fulfilled the requirements of the Tamboff Education Committee, and were all qualified to become schoolteachers.
Since then we have had only excellent results of our schools, The most unhappy time I ever spent at my home was during the terrible famine in Russia in 1892. I could not remain in England while my country was suffering so. I felt that my place was at Tamboff, and I accordingly left a land of plenty for poor, desolate Russia. I remember only too vividly those terrible days of famine. At one time my son Alexander had under his charge no less than 33,000 men, women and children, all depending upon him to find them food.
I call to mind one terrible day that brought from Alexander this tragic telegram :
"Funds exhausted, send me something, position indescribable." It was terrible, tragic. All the work done by the Relief Committees was voluntary. The Grand Duchess Constantine fed 2000 people a day. Even in those days we strove to guard against reckless charitable effort, which can only have a demoralising influence. I call to mind one person who insisted on his name being unknown, offered my son 1000 roubles to be spent in providing food for the inhabitants of a certain village on the condition that the amount were regarded only as a loan, which should be repaid and subsequently spent on that same village for educational purposes. This donor was doubly a donor by the proviso he made. It was a tragedy to see splendid men in the prime of their lives, walking about with stony faces and hollow eyes. With them were women clothed only in wretched rags, and little children shivering in the cold wind. They would crowd round the relief parties, which drove about in sledges, holding out their hands saying: "We have sold our last horses, cows and sheep, we have pawned all our winter clothing; we have nothing left to sell. We eat but once a day, stewed cabbage and stewed pumpkin, and many of us have not eaten that."
This was true. There were some among them who had not tasted food for days. It was agonising to hear these poor people pleading to us for mercy lest they die of starvation. As they spoke in dull voices, tears would spring up into the eyes of strong men and course slowly down their cheeks into their rough beards ; but there were no complaints, no cries, just the slow, monotonous chant, broken by the sobs of worn-out mothers and the cries of hungry children.
We had neither wood nor coal, only straw and the refuse of stables, for fuel. The Volga was frozen, and in some provinces corn was absolutely unprocurable. In that great calamity the help given by the Enghsh Society of Friends was very remarkable. After some preliminary enquiry, I was invited to attend a Committee Meeting. There were, I think, between twenty and thirty present, and I was the only woman. A series of questions was addressed to me about the state of things in Russia. I exaggerated nothing. I concealed nothing. I told them that an unforeseen blow had befallen sixteen of our provinces and found us unprepared to combat its effects. My son, Alexander Novikoff, was just organising a committee in the district of Kazloff (Tamboff province), and, thanks to him, I knew the question fairly well.
"The Friends" listened attentively, but said very little. Mr. Braithwaite, the chairman, only expressed a hope that "God will help our efforts." Nothing more: but without losing a day they went to work, and worked splendidly. They not only collected about ?40,000, but sent their delegates—Mr. Edmond Brookes and Mr. William Fox—to distribute their help on the spot amongst the famine-stricken peasantry. Do you know one of the results of such practical application of sympathy ?
It is now generally admitted in my country that unofficial Englishmen are "kind and generous," and, when left to their own true nature, are capable of being friends deserving trust and confidence. I also received, quite unsolicited, liberal subscriptions from friends in the City, which enabled me to send without delay much needed relief to the starving peasants in my district of Tamboff. The "English bread," as they called it, is remembered and spoken of even now.
Perhaps the best description of that terrible famine, and of the efforts to relieve it, is that recorded in an interview with me by the representative of The Week's News, which I therefore transcribe, the more so because that enterprising journal sent out a special Commission to our famine districts to report upon the situation there. Here is the interview:
"Novo Alexandrofka, "12th February, 1892".
"A beautiful night drive across the snow from Bogojawlensky brought me to Madame Olga Novikoff's estate during Wednesday night. The thermometer stood at 36 degs. Fahrenheit below freezing point, yet the air was so calm that the cold was scarcely noticeable. A heavy hoar frost covered the trees, and the shght mist gave a weird aspect to the desert of snow that stretched away on every side. Without a house on the horizon to direct him, the jamschick drove out into the night, and the sledge glided along over the crackling snow".
"Mr. Alexander Novikoff, the son of Madame Olga Novikoff, was at Novo Alexandrofka to welcome me, and put me in a position to judge of the state of things in his district of the Tambov Government. He is Zemski Natchalnick, and very popular amongst the peasants whose little differences he has to judge".
"In the early morning we started off to visit the hospital in the village of Toori^vo. After all that has been said of the condition of Russian hospitals at this moment I was agreeably surprised, both at the cleanliness and the absence of patients whose illnesses might be directly attributed to the famine.
I, however, found there the first case of hunger typhus that I have seen, and learned from the surgeon, Dr. Malof, that in one village close at hand there were no fewer than 150 similar cases".
"This is one of the strongest proofs of the hardships through which the people are now passing. It is the disease that always follows in the wake of war and famine, and although the mortality amongst those seized is relatively small, the fact that numerous cases are occurring is significant. They arise from stomach disorders, brought on by insufficient aud bad food, and the disease then takes the course of ordinary typhus".
"Toorievo is a long straggling village, and contains about 1000 huts. The harvest in the neighbourhood was fairly good, and the population will probably weather the storm. Another large village in the district, C^slavino, with its 7000 inhabitants, is suffering intensely, the majority of the inhabitants being in receipt of relief. I found a particularly bad state of things in the village of Spasskoe. Amongst the 1500 inhabitants there were but three huts in which there was sufficient corn to keep the occupants till the next harvest. Most of the families are already receiving help from the Government, and the private committee presided over by M. Novikoff".
"I will mention but few cases in this village where the monotony of misery is so apparent in the deserted street and the dilapidated huts. This is the only village I have visited in this neighbourhood where the uniformity of distress compares with the village in the south of Tambov that I described last week".
"Paul Axenoff is the head of a family of nine, comprised of two old people, Axenoff and his wife, and five children. They were receiving aid from both the authorities and the committee, but they had run through everything except three pounds of bread that was to last them for some weeks to come.
The same thing happened to them last month, and in spite of all their efforts to secure food they ate nothing for three days prior to the last delivery of the month's flour.
** The horse and cow have both been sold, and the outhouses pulled down and used for fuel. Straw is usually employed in Russia for heating, but this year there is none, so the peasants are glad to find anything to burn. There is very little wood in this part of the country, and what there is is young, and has evidently been planted by the landowners. With the exception of a sheepskin cloak worn by one of the boys who came in from school while I was in the hut, the members of Axenoff's family had nothing to wear but the rags in which they stood.
"In this hut I discovered a fresh article of food — a soup made of hot water and weeds. They didn't eat it for the good it might do them, but simply for the sake of having something hot. At another hut in this village I found a similar concoction made with boiling water and chopped-up hay".
"All the bread I found in the next hovel was broken, and had been begged from house to house. The occupants had burnt the wood, straw, and outhouses they had at the beginning of the winter, and were now pulling the straw from the roof over their heads to keep the hut warm".
"Although this was a new-fashioned hut, that is, one with a chimney, the occupants had stopped this up to prevent the fire burning too quickly, and to keep the heat in. This caused the suffocating smoke and tar-jike odour that is found in the chimneyless huts. " On leaving this place we struggled through the snow to visit another house from which the roof had been torn, and which was almost embedded in the quantity of snow that the gale of the previous night had whirled round it. The mayor of the village, who accompanied me, told me that the family of five persons included a dying woman, and two children down with scarlatina".
"With some difficulty we struggled through the four or five feet of snow that barricaded the door, and on getting it open we found the outer part of the hut half filled with snow that had been driven through the unthatched roof. We had some trouble to open the door leading to the inner room, and when this was done the mayor seemed surprised to find that the place was tenantless".
"He enquired amongst the neighbours what had become of Nicolas Semine and his dying wife. Nobody knew, and all were lost in surmise as to what might have happened had they been driven forth by the storm of the previous night. We continued the tour, and half an hour later I came upon a scene the like of which I hope never to see again".
"Eight or ten persons were crowded into a hovel not more than ten feet square. An unconscious woman had been leaned against the brick stove to keep her warm in the stifling atmosphere. On the ground several dirty and ragged children were playing around two suffering creatures, whose arms and faces were masses of sores. I had already taken in these details when my guide told me this was Semine's dying wife and scarlatina-stricken children, that a man he pointed out was Semine himself, and that the ten-year-old boy lying on the stove was his eldest child".
"I was not able to understand how the father and this boy brought the dying, and now unconscious, woman and the two children through the storm of the previous night. I had myself had an experience of the blinding violence of clouds of snow blown across the plains by a hurricane".
"The story of the refugees is a very sad one; I will tell it just as it was told me. Between the time the harvest failed and the time the authorities commenced to aid the family, they had been obliged to sell everything they possessed to get food, and to pull down the outbuildings for firing purposes. The wife had been ill since autumn, and to keep the place warm they had been obliged to burn first the table, then the benches, then the old clothes, and last of all, to pull the straw from the roof and burn it".
"Yesterday they had nothing. No food, no firing, and the wind drove the snow through the unthatched house. To have stayed was certain death, so they wandered out into the night and were taken into the house where I saw them on condition that they consented to the four walls of their hut being pulled down and used to heat the hovel in which they had taken refuge. They brought no food with them, and the family of four persons which has taken them in had just five pounds of bread to last till the end of February".
"In the hut occupied by Timothy Metchariakof I was shown some lebeda flour which the peasants often mix with rye or maize flour thinking that it gives nourishment to the bread. The fact that there are quantities of lebeda this winter is another sign of famine. Whenever the crops fail the weed from which the grains of lebeda are thrashed is found in abundance".
" In spite of what the peasants say about the satisfying properties of these seeds, the doctors consider the flour made from them most injurious to the health. All sorts of stomach complaints can be traced to the consumption of bread of which it is an ingredient".
''The bread was very black everywhere, but as long as this blackness resulted from the use of rye flour it was not unhealthy, and the bread although rather bitter was not uneatable. In many houses, however, the people had mixed anything that came to hand with the flour served out to them, and the bread consequently suffered".
"I tasted some this morning in which cinders or grit was undoubtedly one of the ingredients. It is also generally very badly baked, and if the authorities can improve on the official bakers I have seen, there should certainly be a public bakery in each village, as many of the sufferers have not sufficient fire in their stoves properly to cook anything. Disease will go on increasing even more rapidly than famine if this unhealthy food is eaten by the peasants".
"I visited a great many of the families in this village so as to be satisfied that I was not basing my judgment of the distress on exceptional cases. The misery I found was very widespread, and actual starvation is only avoided by the aid of the Zemstvo and M. Novikoff's committee. If these aids were stopped for a week, nine-tenths of the village would be starving".
"From Spasskoe I drove across to the little village of Dolguinko, where I found a part of the population living in holes dug in the earth. Towards the end of last autumn, one half of the village was burned to the ground. The work of rebuilding had scarcely commenced when winter set in, and those peasants who were not able to lay beams and branches over their partially-built huts and thus make a roof, dug holes in the ground in which they are now living with their families".
"To reach these burrows it was necessary to follow a long passage cut in the snow, at the end of which was a hole through which the visitor was supposed to let himself, legs first, and then steady his descent by catching at the snow till he felt the ground beneath his feet. I did all this, and am not certain whether I was not more astonished at my safe arrival than the occupants of the hole were to see me".
"Beyond the difficulties of entrance and exit the hole is no darker than an ordinary hut. But a more horribly insanitary place of abode for human beings it would be hard to find. As could only be expected, it was very damp, and the occupants were condemned to stand and sit in several inches of mud, and to support the drippings of the snow melted by the heat of their fire. However they manage to live with insufficient nutriment amid such surroundings I cannot imagine. The man in one of these burrows that I visited was making wooden boots, for which he could earn a penny a pair. If he worked very hard he could make two pairs a day".
"On returning to Novo Alexandrofka, I looked over the books of the district of which these villages form part. It comprises twenty-five villages, with a total of 60,000 inhabitants. How many of these are relieved by the authorities cannot be said, but M. Novikoff's Committee has supplemented the efforts of the Government by feeding 10,436 persons during the month of January. Each one of these 10,436 persons was the recipient of twenty-five pounds of flour".
"According to the inventories made of the possessions of every inhabitant of the district, the number of destitute, unprovided for by Government relief, will increase by more than 1000 a month, and will reach 18,000 by June. The committee has already distributed 650,000 pounds of flour since its institution. As many Britons have aided this work by funds sent to Madame Olga NovikofE, it will interest them to know what is doing".
"In the village of Novo Alexandrofka no one is in receipt of relief. Thanks to M. Novikofl, who has endowed it with elementary, secondary, and adult schools, it is a particularly happy village, and counts 800 teetotalers in a population of 900 persons".
"Before leaving the Tambov Government, I may say that although in certain villages the want is appalling, and is rendered more palpable by the condition in which the inhabitants live, I do not anticipate an overwhelming disaster in this province. It is well served by railway lines, though the companies have little rolling stock, and grain can be easily conveyed to these central Governments if it is in the country, and has been brought to some available spot before the thaw."
On a second occasion, when the present War Charities began to press for support, the same kind friends in the City and elsewhere, who had helped during the Russian famine, again came forward and collected for me a handsome sum. Part of this money I had the satisfaction of distributing to Russian, British and Serbian Red Cross funds. A part also (2000 roubles) was sent as a Christmas present to the wounded soldiers in H.I.M.'s Hospital at Petrograd, in gracious acknowledgment of which I received the following telegram from the Empress Marie:
"Am greatly touched by your letter and your generous gift, for which I wish you to express to all those who have contributed my warmest thanks. Marie."
From the Princess Helene (daughter of the King of Serbia), to whom I had also sent a small sum, came the following telegram "Best thanks for your generous gift—profoundly touched—affectionate greeting."
And from Monseigneur Cyril, Bishop of Tamboff, came his acknowledgment of my remittance: " Generous gift received — great joy — many thanks and blessings."
The Grand Duchess Elizabeth, who is at the head of so many charitable institutions in Moscow, and takes such an active interest in good work there, also very kindly acknowledged the small sum sent to her. All these remittances were kindly telegraphed for me by Monsieur de Helpert, the obliging Director of the Russian Bank for Foreign Trade.
Amongst other remittances to Petrograd was one of ?50 to Lady Sybil Grey, who was at the head of a Red Cross branch there, and respecting the safe transmission of which I had consulted her father, Earl Grey, who replied to me with the necessary advice, and concluded his letter with very warm acknowledgments of the kind and hearty reception his daughter had met with in Petrograd.
Later on I had the additional satisfaction of raising a further sum for War Charities by the raffle of a Diamond Ornament, for which purpose my friend, Lady Primrose, lent me her house as well as her valuable personal aid.
The above are a few illustrations, among others that might be added, of the British warm-heartedness and generosity that never fails in time of need.