НЕ КАМНИ — ПАМЯТЬ
«Не разрушайте чужой храм,
если не можете немедленно воздвигнуть
на месте том новую храмину.
Место храма не должно оставаться пустым»
Н. К. Рерих
Приятель-журналист прислал из Варшавы каталог выставки живописных полотен, принадлежащих Калининской картинной галерее, собрания богатейшего, дающего широкое представление о российском изобразительном искусстве. Выставка демонстрировалась в польской столице. Со вкусом изданный каталог открывается цветной репродукцией картины Григория Васильевича Сороки «Вид на имение Спасское Тамбовской губернии». Эта репродукция и побудила приятеля послать каталог мне. Он знал мою привязанность к отчему тамбовскому краю, ко всему, что связано с ним.
Запечатлённый художником пейзаж привлекал сочностью красок, поэтической красотой среднерусской природы. Отражались в чуть подёрнутой рябью от лёгкого дуновения ветерка воды купы деревьев. Казалось, вот только что прочертили безоблачное, чуть позолоченное лучами заходящего солнца небо быстрокрылые ласточки. Всё дышало умиротворённым спокойствием. На переднем плане повязанная платочком статная женщина-крестьянка в длинной из белой домотканой ткани кофте с узорчатой красной вышивкой, с перекинутым через плечо коромыслом, разговаривает с сидящим на бревне пареньком, по-видимому, только что искупавшимся. Другая женщина, в платочке с ткаными цветными полосами, на деревянном помосте полощет белье. На противоположном берегу — скромная каменная церковь, очень похожая на храм в селе Радонеж — родине Сергия Радонежского, и барский дом с колоннами и башенкой.
Приятно было сознавать, что варшавяне наряду с полотнами замечательных мастеров кисти Антропова, Боровиковского, Рокотова, Левитана, Бродского, Пластова смогли познакомиться с одной из лучших работ наиболее талантливого ученика Венецианова, который видел в нём не просто художника из простого народа, а талантливейшего живописца: «Разгорается новая звезда... и засверкает скоро всеми красками...»
Долгое время считалось, что на картине Сороки, которая экспонировалась на выставке в польской столице, изображено имение Спасское не Тамбовской, а Тверской губернии. Видные искусствоведы утверждали, что всю свою сознательную жизнь художник безвыездно провёл на тверской земле, оставаясь крепостным живописцем, вынужденным повиноваться воле помещика Милюкова, не пожелавшего дать ему вольную.
«Родная деревня Григория Васильевича, — писала большой знаток творчества Сороки искусствовед Т. Алексеева в книге «Художники школы Венецианова», — была расположена невдалеке от озера Молдино, мощно разлившегося, с красивыми живописными берегами. Почти на берегу этого озера находились селения и усадьбы различных помещиков: Островки, где художник проводил большую часть своего времени, сельцо Спасское, принадлежащее Поздеевым, с которыми в свое время был близок Венецианов и у которых бывал и Сорока, село Поддубье.
Эти знакомые места Сорока и запечатлел в ряде своих пейзажей (два из них в настоящее время находятся в Русском музее, один — в Калининской картинной галерее). Именно в них ему наиболее глубоко удалось выразить своё понимание родной природы. Для этих пейзажей характерен эпически спокойный тон, особая поэтичность образа».
Но скоро Т. Алексеева вопреки мнению других искусствоведов пришла к выводу, что пейзажи Григория Сороки — «Вид на усадьбу Спасское», «Рыбаки», «Вид на плотину в усадьбе Спасское», ранее считавшиеся видами озера Молдино в Вышневолоцком уезде, в действительности написаны не на тверской земле, а в имении Спасское-Лепехино Тамбовской губернии, принадлежавшем Лепехину — дяде хозяина Сороки.
В Тамбовском областном архиве подтвердили: действительно, в пе
рвой половине прошлого века село принадлежало Лепехину и называлось соответственно. В 1825 году помещик построил в имении церковь, освятив её в праздник Спаса Нерукотворного образа (6 августа ст. стиля). Отсюда и новое название — Спасское. Но местные жители ещё много лет продолжали именовать его Лепехино, а после того как владельцами села стали братья Ляпины — Ляпино. Это, а не официальное название, указано и в статистических сведениях по Тамбовской губернии за 1911 год.
Чем больше всматривался я в репродукцию картины «Вид на имение Спасское», тем больше хотелось побывать в тех местах, посмотреть, как они выглядят сегодня. Сохранился ли этот уголок родного Отечества?
При первой возможности в конце минувшего лета отправляюсь в Спасское. От Тамбова до села (ныне оно относится к Староюрьевскому району) чуть больше ста километров. Дорога хорошая, с двух сторон окаймлена ухоженными лесными посадками. Ехать по ней — одно удовольствие. Не прошло и двух часов, как был у цели.
Медленно обхожу места, изображённые художником на картине «Вид на имение Спасское» и на пейзажах, хранящихся в Русском музее, внимательно всматриваюсь в то, что осталось от былых времен. Глазам предстала грустная картина. Маленькое, заросшее камышом и рогозом болотце с десятком плавающих в нём белых домашних уток, слабо походило на живописные пруды, которые ныне можно увидеть только на картинах Сороки.
О пейзаже «Вид на имение Спасское» я уже рассказал. На картине «Рыбаки» художник изобразил скользящую по воде долблёную лодку, управляемую стоящим в ней подростком в рубахе из отбеленной холстины и таких же белых домотканых штанах. В руках у него длинное весло. На высоко поднятом носу лодки удочка. Второй рыбак сидит
у самой кромки воды, внимательно смотрит на поплавок — ждет поклёвки. На противоположном берегу — уже знакомые церковь и барский дом. Они в зелени деревьев. Вдали.
Передний план пейзажа с плотиной занимает группа косцов, расположившихся прямо на берегу: две женщины за немудрёной трапезой и мальчик с косой. Темная волнистая полоса зелени и белые обелиски на плотине четко выделяются на фоне светлого неба. По зеркальной глади воды плывут лебеди. Художник не просто писал окружающую его природу. Он душой чувствовал её, восторгался её гармонией, не мог налюбоваться каскадом прудов и всем, что окружало их.
От былой красоты ничего не осталось. На берегах грязного болотца валяются покрышки от колёс тракторов, заржавленные детали машин, битые бутылки и еще невесть что. Церковь чудом сохранилась. Вернее, чудом сохранилось то, что от неё осталось. Колокольня снесена полностью. Исчезли белокаменные портики с двух главных фасадов, утрачены иконостас и церковная утварь. Но в остове купола на цилиндрической основе, в обескровленной маленькой маковке с крестом, в алтарной части здания угадывается храм, изображенный в пейзажах Сороки. Кто знает, может быть, в церкви были и написанные им иконы. Художник много работал в области религиозной живописи. Его учитель Венецианов в одном из писем помещику Милюкову сообщал: «В понедельник... 1 сентября (1846 года.— Б. И.) я отправил Григория в Костовское.
«Рождество» готово, а «Благовещение» — почти». О работе Сороки в церкви он пишет Милюкову и в мае следующего года: «Григорий ваш у меня подвизается: «Рождество» подмалевал (Корреджиево), теперь подмалевывает «Благовещение» с Альбани, а там будет писать «Взятие в небо богоматери» Мурильо, а там поедет в Торжок и подмалюет «Воскресение» и «Покров» с оригиналов Боровиковского, будет проходить начатое у меня и в Костовском, а там поедет в Торжок и кончит начатое, а там опять приедет ко мне и завершит, а там? — это вы знаете».
Вполне возможно, что для «подмалёвки» икон Милюков послал Сороку и в Спасское к брату матери, тамбовскому помещику Лепехину. Загадки, загадки... Вот только как разгадать их, если мы так надругательски относимся к памятникам старины, к своему национальному богатству.
Ныне трудно назвать конкретных виновников всего этого варварства, порождающего бездуховность, наплевательское отношение к красоте родной земли, безразличие к своему прошлому и настоящему. Не сегодня и не в один день это делалось. В селе остался, наверное, единственный свидетель того, как громили барскую усадьбу, как сбрасывали колокола с колокольни, как рушили церковь. Я встретился с ним. Иосиф Иванович Клюев родился в самом начале нынешнего века, хорошо помнит бурные митинговые дни революции, нарождавшийся культ разрушения.
— Тогда в одну ночь растащили имение и спалили барский дом. Все кричали: мир хижинам — война дворцам! Я с ребятишками — глупый был! — тоже бегал громить усадьбу, взял в хозяйском доме альбом и папки с какими-то бумагами. Зачем? Сам не знал. Все тащили, и я тащил. Но кто-то пустил слух, что утром приедут казаки и тем, у кого обнаружат награбленное, достанется по первое число. Перепуганные мужики и бабы стали сносить на гумно за селом картины, стулья, столы, перины, подушки... Запылал костер. Сгорели в нем и взятые мной в барском доме альбом и папки с бумагами.
Я уже упоминал, что в разрушенной церкви, может быть, погибли написанные Григорием Сорокой иконы. А в костре, кто знает, могли сгореть его рисунки или документы, свидетельствующие о пребывании художника в Спасском в начале сороковых годов прошлого века. Скажете — невероятно. Как знать!
— Ну, а храм,— продолжал бередящий душу рассказ Иосиф Иванович,— сначала, ничтоже сумняшеся, превратили в склад для сельхозинвентаря. Это уже после коллективизации. А потом начали крушить его, бороться с «опиумом народа». Вот только силёнок совсем порушить храм не хватило. Уж очень крепко сложен.
Что верно, то верно. Не в пример нам умели строить наши предки. А мы, как это ни горько сознавать, лучше научились разрушать. Уму непостижимо, сколько погублено, снесено с лица земли ценнейших памятников старины. На стене монастыря, построенного на Бородинском поле, на месте гибели Тучкова IV , его вдовой, в трагические тридцатые годы намалевали аршинными буквами: «Довольно хранить остатки рабского прошлого!» Благо, нашлись смелые люди, воспротивившиеся призыву к разрушительству. Монастырь сохранился. Потери, конечно, понёс. И не малые. Но ведь другие памятники на том же Бородинском поле исчезли совсем, как будто их и не было...
Интересуюсь у Иосифа Ивановича, давно ли высохли пруды. Лет моему собеседнику много, но память ещё светла. Вот со зрением плоховато. Один глаз совсем не видит. Поранил сучком в саду, а к врачу своевременно не обратился.
— Пруд, что около церкви, держался долго. Лет пятнадцать назад ребятишки еще ловили в нем карасей. А теперь вот в свалку превратили. Одно комарьё от болота и запах дурной.
Горько было об этом слышать, горько сознавать, что из-за сердечной глухоты, невежества лишились мы прекрасного уголка природы, памятника прошлого. Смотрел на то, что осталось от церкви, на подступившие к самой её бывшей ограде животноводческие постройки, на развороченную вокруг землю, на почти умерший пруд, и хотелось крикнуть: люди добрые, все, у кого не очерствели души, не дайте исчезнуть красоте, возродите её во имя будущих поколений, во имя детей своих, внуков и правнуков!
Понимаю, может быть, церковь сразу восстановить и трудновато. Слишком много у местных органов власти других забот. Председатель сельсовета Татьяна Николаевна Манаенкова жаловалась: восьмилетняя школа ютится в стареньких зданиях, учителей не хватает. В средней школе, расположенной в другом селе, наверстать упущенное ребятам не удаётся. Из-за слабых знаний они не могут поступить в вузы. Учителя со стороны в село не едут, а если и приезжают — не задерживаются.
Беседовал с Татьяной Николаевной и ещё больше убеждался в необходимости возрождения здешних культурных ценностей, которые служили бы притяжением для интеллигенции, помогали бы нравственному воспитанию молодежи.
Неужели сельским депутатам нельзя поднять народ на доброе дело, обратиться за помощью к местным колхозам (на территории сельсовета их два)? Не такие уж большие средства требуются для возрождения прудов. Всем миром, как делали в старину, можно очистить их от грязи, открыть родники с живительной водой. Пруды украсят село. Да и рыбу в них развести можно, гусей и уток держать, пляжи для ребятишек и взрослых устроить. Пригодилась бы вода и для полива огородов.
А поруганной, развороченной земле зачем чахнуть, зарастать чертополохом? Ведь хорошая земля. Она, эта вот земля, взлелеянная и ухоженная, изображена на холстах Сороки. Привести её в порядок тоже больших затрат не потребует.
Да и то, что осталось от храма, надо спасти от дальнейшего разрушения. Не камни это — память. А то ведь может кому-то прийти в голову бредовая мысль (спаси и помилуй!) снести его с лица земли окончательно, чтобы... вид на животноводческие постройки не испортил.
Пусть храм живёт, хотя бы в его частичных «документальных» остатках, и подтверждает: да, крепостной художник Григорий Васильевич Сорока писал свои знаменитые пейзажи именно здесь. Крепостные, мастеровые русские люди с любовью возводили церковь, кирпич к кирпичу клали в её стены, по особому рецепту готовили раствор, связывающий их в крепчайший монолит, тесали белые камни для портиков, лили колокола, чтобы малиновый звон их был слышен далеко окрест, делали росписи, иконостас, сажали деревья. Созданное ими не должно затеряться.
Всё это, конечно, дело не одного месяца, даже не одного года. А пока хорошо бы для спасского клуба сделать копии с картин Г. В. Сороки, написанных им здесь. Ведь талантливый художник запечатлел для нашей памяти не просто приглянувшийся ему живописный уголок России, а страницу истории, кусочек жизни. И пусть каждый, пришедший в сельский клуб, приобщится к прекрасному, убедится, что история начинается за порогом его дома.
Борис ИЛЕШИН
Сельская новь, № 6, 1990